Техника - молодёжи 2000-08, страница 46

— Тихо! — хлопнул широкой ладонью по столу Главный. — Начнем по порядку. — Он покинул уютное кресло, поднялся на ноги, навис над столом, упершись руками в столешницу. Навис тяжело, хмурый, словно грозовая туча. Зарокотал своим густым баритоном, поднимая людей, спрашивая, выслушивая, отвечая. Мрачнея все больше и больше...

Ему хотелось бы верить, что решение проблемы будет сегодня найдено, он был бы очень рад, если кто-нибудь из подчиненных ему людей встал бы сейчас и, разведя руками, сказал: «Какая проблема? Нет никакой проблемы!». Но что-то подсказывало ему, что они в тупике, и неотступно, где-то на границе осознания, крутилась в голове навязчивая мысль, мешая полностью сосредоточиться на работе: «Нельзя решить задачу, если число неизвестных слишком велико. Нельзя...».

2065 год. Пацаны

— Слышь, Вовка, а новенькая эта ничего, да? — Пашка толкнул локтем своего друга в толстый, заплывший жиром, бок.

— Ее Марина зовут.

— Слышь, Вовка, а у тебя ведь день рождения скоро, пригласи ее, а? А Ленку не зови, надоела она мне. Дура.

Вовка набычился и искоса глянул на Пашку Его коробила прыткость товарища, тем более, что Марина понравилась ему самому, и если б не его нерешительность, такая же объемная, как и его живот, то он и сам был бы не прочь познакомиться с симпатичной девочкой, пришедшей в их класс.

— Ну чего, Вов? Договорились?

— Помнишь Степку из десятой школы? — сменил тему разговора Вовка. — В футбол к нам ходил играть. Курит он еще.

— Ну?

— Вот в этом доме он жил, — кивнул головой Вовка на старый одноэтажный домик из желтого кирпича приткнувшийся к самой набережной и окнами глядевший прямо на свинцовую осеннюю Волгу. — Пропал он. Две недели назад. Ко мне из милиции приходили. И еще какие-то, по гражданке одетые.

— Сбежал, что ли? — Пашка явно заинтересовался разговором. Он остановился и, подперев спиной гранитный парапет набережной, стал разглядывать желтый дом, обсаженный деревьями и чахлыми кустами облетевшей уже сирени.

— Чего ему сбегать? — фыркнул Вовка и, перевесившись через ограждение, стал плевать в пенистую, с радужными пятнами масла и желтыми поплавками березовых листьев, октябрьскую речную воду. — У него родители знаешь кто? Они ему, что он ни просил — все покупали.

— А чего это они, если такие богатые, в древнем доме живут?

— А ты внутри был? То-то же. А я был. — Вовка опять плюнул в грязную пену и добавил, цокнув языком: — Красота!..

Они помолчали. Пашка разглядывал притулившийся на крутом склоне дом с темными стеклами окон, в которых отражались блики красного, садящегося в Волгу солнца. Вовка вглядывался в неторопливое движение грязной воды, ощущая, как гранитное ограждение приятно вдавливает живот, затрудняя дыхание.

— И чего? — не выдержал пытки молчанием Пашка.

— Поклянись, что никому не скажешь.

— Клянусь!

— Я вчера тут зеленого видел

— Да ну! — удивился Пашка. — Их, вроде, у нас не было.

— Теперь, значит, есть, — отрезал Вовка.

— А Степка тут при чем?

— Не перебивай. Стоит он, значит, у самых деревьев и на дом смотрит. Весь в зеленых пятнах, худющий, голова буграми — точь-в-точь, как по телику показывали. Я бы, может, и внимания особого не обратил, ну, посмотрел бы, да и дальше пошел, их ведь, этих зеленых, стало больше, чем черных Да только, когда меня про Степку спрашивали, эти, которые в гражданке, сильно зелеными интересовались — не видел ли я их, может, Степка что-нибудь говорил?..

Пашке стало жутковато. Он с опаской посмотрел на густые тени поддеревьями, обступившими кирпичный дом, и ему показалось, что там, в вечернем сумраке, что-то движется, неторопливо и текуче, словно бурун в мутной речной воде.

— Пойдем домой, Вов, — дернул он друга за рукав.

— Сейчас, дай договорить... В общем, стою я, смотрю на зеленого, а он все дом разглядывает. Долго так стоял, словно истукан. И не пошевелится, только головой водит. А потом к дому подошел и стал в окна заглядывать, но там темно, наверно, не увидел ничего, отошел опять к деревьям и вроде как не знает, чего делать: то

уходить дернется, то к дому метнется. А потом меня увидел, обернулся, уставился... — Вовка заглянул испуганными глазами Пашке в лицо и свистящим шепотом произнес: — Степка это был. Зеленый-то...

Пашка вздрогнул. Волна ужаса ознобом пробежала по его спине.

— Врешь, — прохрипел он, но по глазам его было видно, что Вовке он поверил

Они одновременно обернулись и посмотрели на темные окна одноэтажного, фундаментом вросшего в землю, домика. А когда невысокая худая фигура, с темными пятнами на сереющей в сумраке коже, отделилась от ствола старой корявой яблони и качнулась к ним, они вскрикнули и без оглядки помчались по асфальту набережной, топая разношенными ботинками и ощущая, как тяжело хлопают их по спинам кожаные школьные ранцы.

2066 год. Мусорщик

Хмурое осеннее небо источало влагу. Мелкие капли густого тумана висели в воздухе, конденсировались на холодных металлических поверхностях, и казалось, что это ржавый металл плачет грязными струйками воды, печалясь о своей ненужности и заброшенности на этом огромном пустыре, превращенном людьми в городскую свалку

Леха, перепачканный, со слипшимися в сосульки мокрыми волосами, в промокшем насквозь плаще, бесцельно бродил среди гор мусора, надеясь отыскать хоть что-нибудь стоящее...

Был он уже не молод, но лет своих не замечал, легко отзывался на простецкое «Леха», оборачивался к окликнувшему, широко улыбался. Любил поговорить ни о чем, сбивчиво и путано, озвучивая непослушные мысли, выстраивая упрямые слова. Мальчишки посмеивались над ним, чудаковатым оборванцем, взрослые просто старались не замечать. И потому беседовал Леха обычно в одиночестве, сам с собой... Он уже давно свыкся со своей странной жизнью и даже не догадывался о собственной ущербности, не задумывался над тем, каким видят его другие люди.

Он просто жил. И ему нравился образ жизни, который он вел.

Ему нравилась маленькая квартирка в полузаброшенной многоэтажке на самом краю города, которую он делил с помоечным котом Васькой. Нравилось каждый день обходить свалку в поисках вещей, которые потом можно будет по дешевке продать на базаре. Он любил расковыривать кучи мусора, извлекая на свет божий брошенные, уже ненужные прежним хозяевам, но неплохие еще вещи. Часто он разговаривал со своими находками, жалел, гладил, оттирая от грязи руками, нашептывал ласковые слова. Ему казалось, что вещи отвечают ему, отвечают тихо, почти неслышно, на своем языке, непонятном большинству людей.

Леха приносил найденные вещи к себе, и они подолгу стояли у него в квартире. Вечерами, при свете свечи, он трогал их, перебирал, переставлял с места на место, любуясь своими игрушками, словно они были сделаны из золота и бриллиантов.

Когда ему требовались деньги, он отбирал какой-нибудь пред