Техника - молодёжи 2001-01, страница 50

Вечер закончился ночью любви, а наутро в доме появилась пара поросят.

—• Господи! — заволновалась Бруня. — Эти звери вырастут у нас в квартире до своего взрослого размера?

— Нуда, — успокоил Филипп Индустриевич. — Только ты не бойся, это же маленькие свинки — пекари.

— Пекари?! Откуда ты их взял? Они же стоят безумных денег.

— Они ничего мне не стоили, — спокойно объяснил Мозжечков. — Директор зоопарка по старой дружбе ссудил на время.

— Понятно, — сбавила обороты Бруня. — Но почему обязательно эти противные свиньи?

— Они совсем не противные, — возразил Филипп Индустриевич, — а дело все в том, что у свиней максимально приближенная к человеку перистальтика. Ты понимаешь, о чем я? Свиньи жрут все подряд, ну, совсем как люди. Вот поэтому материал скорлупы и надо обкатывать на них.

— А собаки? — наивно спросила Бруня

— Собаки — тоже, но это следующий этап, — загадочно поведал Филипп Индустриевич..

— Почему? — удивилась Бруня.

— Потому что собака — друг человека.

На это было трудно что-нибудь возразить, и тема оказалась закрытой.

А эксперимент шел полным ходом. Похоже было, что если не к весне, то к лету переход к опытам на людях неизбежен. Меж тем, никто не финансировал работ Мозжечкова. Бруня иногда жалобно умоляла его обратиться в ученый совет института или в какие-нибудь благотворительные организации, вплоть до международных, но Филипп Индустриевич только отмахивался:

— Ты что?! Нельзя, они же украдут у меня идею, и кому тогда достанется «нобелевка»? Какому-нибудь Васе Пуп-кину, двадцать лет протиравшему штаны в московском кабинете Академии наук? Никогда! Я сам добьюсь всего!

Расходы на экспериментальные работы, быть может, и были не очень велики, но они были. А доходы семьи никак не увеличивались Так что супруги Мозжечковы голодали оба, и если Филипп Индустриевич в пылу своих исследований не слишком-то и замечал материальные трудности, то миниатюрная Брунхильда, не имевшая подкожных жировых запасов, отсутствие пищи воспринимала остро и сразу. Короче говоря, с некоторых пор повадилась Бруня таскать экспериментальные яйца на кухню и делать их них различные блюда — от примитивной яичницы до гоголя-моголя и сложных салатов.

Но яиц в доме становилось все больше, в отличие от всех прочих продуктов, количество которых планомерно уменьшалось. А питаться исключительно яйцами представлялось несколько опасным для здоровья, что подтвердил, в частности, и их знакомый доктор Барбадосов. «Яйца, — сказал он, — следует употреблять в пищу не чаще чем раз в неделю по две штуки, как делают в армии, — это же нормальная медицинская норма, потому что в яйцах сплошной холестерин. Слыхали, что котам и собакам чаще, чем раз в месяц, не рекомендуют?»

Бруня ударилась в панику, ведь за последние три месяца она только яйцами и питалась, да и мужа ими втихаря кормила. Пришлось ей бедняге поправлять здоровье следующим незамысловатым способом.

Все яйцеплоды, производимые ее супругом, а точнее, его безумными разноцветными и разношерстными подопечными носила Брунхильда продавать на базар, причем не на обычный продуктовый, а на знаменитый мышуйский вернисаж, где собирались своего рода чудаки, понимавшие толк в диковинах и способные заплатить за необычное яйцо вдесятеро больше, чем за куриное, даже если оно было размером меньше. А ведь бывали у Бруни яйца и размером побольше — свинячьи, например, — прямо-таки на страусиные тянули.

В общем, у супруги ученого появился неплохой бизнес, и на вырученные деньги могла она теперь позволить себе не только рядовые деликатесы, но и некоторые вещи, о которых давно мечтала.

Но поскольку на продажу уходили не только забракован

ные мужем яйца, но и те, эксперименты над которыми еще не завершились, между супругами начали возникать конфликты. Памятуя о давнем синдроме хомячков Бруня на голубом глазу плела мужу, что это сами звери и пожирают собственные яйца.

Мозжечков сокрушался, повторял свои эксперименты по новой, но втайне подозревал недоброе.

А Бруне уже понравилось жить широко, и она даже забыла о былых надеждах на ребенка, вылупляющегося из яйца. Долгие полтора года, пройденные вместе с мужем по тернистому пути физиологической науки, научили Бруню скепсису: какие там на фиг детеныши! Главное, чтобы было что пожрать. Но Филипп Индустриевич, как истинный ученый, разумеется, по-прежнему бредил высоким научным результатом и лекцией, которую он прочтет со знаменитой кафедры в Стокгольме. Поэтому он не успокоился. И в один прекрасный день перешел к предпоследнему этапу—к опыту на собаках.

Собаки в доме жили мелкие и добродушные: пудели, таксы, спаниели, болонки. Их было удобнее содержать и экономнее кормить, ну а Брунхильда тоже радовалась, вытаскивая из-под ленивых добродушных сучек еще теплые кожаные яйца, которые относила на мышуйский вернисаж.

Это могло бы продолжаться еще долго, но, как говорится, все тайное рано или поздно становится явным.

Филипп Индустриевич, имевший обыкновение работать по ночам, вставал каждое утро не рано, но вот случился у его начальника кафедры юбилей, и, против обыкновения, на том дне рождения Мозжечков выпил — по его понятиям, немерено — граммов двести водки. Нельзя же было не уважить начальство. Ну и проснулся поэтому ни свет ни заря от нестерпимой жажды. И, следуя из комнаты на кухню, краем глаза успел заметить, как тащит его любимая женушка его не менее любимые яйца из собачьего гнезда...

Ничего не сказал Филипп Индустриевич. Тем более, что было ему в тот момент нехорошо. Но в глубине души отметил неизбывное природное коварство женщин. И не прошло и двух дней, как появилась в квартире Мозжечковых...

Бруня проснулась в то утро раньше обычного Вышла сначала на кухню, поставила чайник, а после отправилась в большую комнату, отведенную под питомник, где, как обычно, и разживалась яйцами на завтрак и на дневную торговлю. Но вместо привычной морды милого лохматого пуделя встретили ее огромные злые глаза черного как смоль ротвейлера и угрюмые брыли угрожающе качнулись в ее сторону. Бруня сделала по инерции еще один шаг, и тогда огромная сука глухо зарычала и двинулась на нее.

— Мама! —• вскрикнула Бруня.

А ротвейлериха громко залаяла, но Филипп Индустриевич почему-то не проснулся от всех этих звуков И Бруня замерла в ужасе, и собака тоже остановилась в полушаге от нее.

И Бруня увидела, что ее щенки уже вылупились из кожаных яиц, и она в один миг поняла, что это впервые, и слезы радости навернулись ей на глаза, и Бруня спросила:

— Это твои детеныши?

— Да, — сказала собака.

— И мы теперь все будем рожать яйца?

— Да, — сказала собака.

— И я? — не веря своему счастью, спросила Бруня.

— Ну, конечно, — сказала собака, и тут Бруня поняла, что все это ей снится.

И промолвила с грустью:

—• Все это снится мне.

— Нет, — возразила собака.

Но теперь Брунхильда сообразила, что голос раздается из-за спины, и обернулась.

Филипп Индустриевич все-таки проснулся и стоял сзади.

— Бруня, еще совсем чуть-чуть, и мы победим эту проблему.

— Ты думаешь? — обессилено спросила Брунхильда

— Я уверен, — Филипп Индустриевич обнял ее, а страшная ротвейлериха щекотно ткнулась слюнявой мордой в ляжку и завиляла коротеньким обрубком хвоста. ■

Рисунки Виктора ДУНЬКО

ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ 1 2001

48