Техника - молодёжи 2001-02, страница 47

Музыка смолкла. Влад Якунин повторил вопрос

На этот раз Николай Иванович решил немного потомить героя дня — если тот действительно каким-либо образом слышит его.

— На постаменте «Медного всадника»... — не торопясь, с расстановкой забормотал он.

—- На постаменте «Медного всадника»... — эхом отозвался Эдуард Витальевич в студии.

— На русском и латинском языках...

— На русском и латинском языках...

Николай Иванович выдержал паузу. Вскоре публика в зале зашевелилась, ведущий открыл было рот, но доцент Марков опередил его:

— ... написано: «Петру Первому от Екатерины Второй».

— Написано: «Петру Первому от Екатерины Второй»! — выкрикнул Эдуард Витальевич.

Влад Якунин быстро заглянул в свою папку, бросил взгляд куда-то вбок, и лицо его засияло всеми красками радости за ближнего своего.

— Что ж, не совсем точно, но ответ принят—ВЫ ПР-РАВЫ-Ы!!! И еще четыре тысячи американских долларов переходят на ваш счет!

Пораженный случившимся до глубины души, Николай Иванович вновь обрел дар речи только под конец победного марша, громом сотрясавшего студию.

— Ладно, — тихонько пробормотал он. —- Хватит на сегодня. Скажи ему, что воспользуешься правом вернуться через неделю. Я свяжусь с тобой, когда кончится этот балаган.

Владимир Анатольевич Бабаков-Подольский, доцент с кафедры генетики и селекции, покачал головой. Уже около месяца он полагал (и не без оснований), что стоит первым в списке кандидатов на очередное сокращение.

— Все это хорошо, — сказал он, поеживаясь от холода. — Так хорошо, дорогие коллеги, что., э-э... с трудом верится.

Собравшиеся преподаватели — с кафедр древнерусской литературы, военной подготовки, истории философии и религий — и все прочие, общим числом четырнадцать человек, согласно закивали.

— Что ж, — отвечал Николай Иванович, отворяя дверь аудитории — очень бережно, ибо створка висела лишь на одной петле, — продемонстрируем факт наглядно Эдуард Витальевич!..

Ступив на порог, господин Пуговкин остановился и принялся судорожно раскланиваться.

— Я все рассказал моим друзьям, — сказал Николай Иванович, — но они не верят. Подтвердите же мои слова!

— Ну... Может, лучше бы я взял деньги и молчал, а? Х-хе... Ну... Это все — правда. Бывает со мной иногда. Недавно милицейскую волну поймал — они бабу какую-то пьяную забирали...

С места поднялся доцент Фащевский, преподаватель геотектоники и предмет белой зависти всех прочих: в свободное от университета время он заправлял собственной маленькой пирожковой. Именно это способствовало весьма упитанному виду его самого и всей его семьи, однако темные круги под его глазами ясно говорили, что никакие жизненные блага не достаются человеку задаром.

— Простите! Вы, собственно, о чем?!

— Ну, это, — торопливо заговорил Эдуард Витальевич. — В армии еще... ударился я головой, так черепушку пластинкой железной залатали, вот здесь, за ухом. А потом, уж работать пошел, выщелкнули мне по пьяни половину зубов. На золотые-то у меня — откуда? Помучился с железными — горячего не ешь, холодного не пей — и дружок один, слесарем работал в оборонном институте... В общем, поставил я ему литр, а он мне выточил протез из какого-то сплава...

Профессор Дощук поднял тонкую, до полупрозрачности, руку

— Минутку, — проскрежетал он. — То есть следует понимать, что вы, посредством этого зубного протеза, улавливаете... радиационные волны?

— Радиоволны, — поправил его Николай Иванович — Но суть — именно такова.

— Нечего указывать на мои ошибки, — неожиданно взбеленился Дощук. — Посмотрел бы я на вас, попадись вам в руки берестяная грамота века этак...

Доцент Марков поспешил кивнуть Эдуарду Витальевичу, взиравшему на свару ученых мужей со странной смесью насмешки и почтения во взгляде.

— Ну да, вот... Когда это бывает, я всегда понимаю, что оно такое. Но сказать наверняка, когда оно случится — это нет... Иногда музыка какая-нибудь прорвется: тра-ля-ля — и до свиданья. Один раз Хазанов был... Однако так ясно и без всякого радио — вот только с товарищем ученым вчера получилось. Он мне все ответы... а потом говорит — приходи завтра туда-то в такое-то время. Ну, я пришел.

Около минуты все молчали.

— Я обещал провести эксперимент в присутствии всех, — заговорил доцент Марков, вынимая из ящика стола стопку чистых с одной стороны библиотечных карточек (писчая бумага выдавалась преподавателям едва ли не по счету) и ручку, беспечно оставленную в аудитории кем-то из студентов. — Эдуард Витальевич, вот вам половина карточек; садитесь там, подальше. Я буду передавать вам то, что пишу на своей карточке, а вы записывайте услышанное на своей. Готовы? Начинаем!

Демонстрация заняла около получаса.

— Ну хорошо, — с тяжким вздохом сказал доктор Лунин (английский язык). — Вы нас убедили. И — что? Требуются деньги на промоушн этого... вундеркинда? Вот, у меня тут пятнадцать рублей. Три дня как-нибудь обойдусь без обедов.

Лицо Николая Ивановича озарилось торжествующей улыбкой. Он заговорил — и ораторское мастерство его поразило до глубины души даже видавших виды филологов и философов. Он сыпал соль на раны полной горстью. Он говорил о бедственном положении российской культуры, о нищете университетской профессуры и школьных учителей, о жалком состоянии библиотек, о миллионах, ежемесячно выбрасываемых на рекламу, о коррупции в правительстве, о роскошных квартирах и непомерно дорогих автомобилях депутатов Госдумы. Он говорил, а коллеги слушали его с горящими глазами и пылающими сердцами; слушали, затаив дыхание.

Наконец Николай Иванович замолчал.

— Да, все это — так, — сказал доцент Соловьев, преподаватель тибетского языка. — Все это — правда, как ни больно признавать сей факт. Но — как говорят мои студенты — и что?

— А вот что. — Николай Иванович обвел аудиторию широким взмахом руки. — Коллеги! Здесь собрались сегодня люди, в сумме обладающие таким запасом знаний, какой и не снился постановщикам передачи «Не упустите шанс!». Они просто не в состоянии изобрести вопрос, на который хотя бы один из нас не знал ответа. Довольно жить в нищете! Богатство лежит под ногами!

Преподаватель истории древнего мира долго кашлял, прежде чем смог начать говорить.

— Ваше предложение, уважаемый коллега, совершенно очевидно. Очевидно настолько же, насколько бесчестно, неэтично и аморально. И я принимаю его.

Раздались аплодисменты. Лишь один профессор Константинов, седой, как лунь, преподаватель древнегреческого языка и литературы, отрицательно покачал головой.

— Берегитесь, друзья! — Слабый, надтреснутый голос его едва доносился до Николая Ивановича из последнего ряда. — Берегитесь hubris, греха неуемной гордыни. Ученому приличествует жить в скудости...

— Если это ваш Архимед проповедовал такие штуки, — возмущенно вскинулся майор Клячкин с военной кафедры, — правильно его заставили отравиться!

Щеки профессора Константинова неожиданно для всех порозовели.

-— Это сказал Гесиод, неуч! — воскликнул он. Но пыл его тут же угас. Профессор слабо махнул рукой. — А-а... Делайте, как знаете, друзья. Я — с вами.

Покидая аудиторию, Николай Иванович увидел полную женщину лет пятидесяти, стоявшую в коридоре у окна.

— Соседка моя, Ксения Семеновна, — пояснил Эдуард Витальевич, яростно подмигивая доценту через плечо. — Сожительница, можно сказать. Она не знает. Я ей сказал — ученые меня в институт приглашают, на работу.

— Здравствуйте, — сказала женщина, поджимая губы. — Уж не знаю, на что он тут, в институте, годен — разве краны чинить. Но если малость приработает, надо ему хоть приодеться. Мой-то, покойник, невысокий был да толстый, а то бы...

ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ 2 2 0 0 1

44