Техника - молодёжи 2002-01, страница 48

Он чуть поднимается вверх и уносится прочь, в темноту. На десятом пузыре из темноты вынырнуло зеленое поле. Оно рванулось мне в лицо, и я обнаружил, что лежу в траве, в волосах у меня запутался репей, а на правом запястье сидит огромная бабочка-капустница, лениво взмахивая крыльями. Приподняв голову, я осмотрелся. До дома было недалеко, я почти пришел. Поднимаясь на ноги, я почувствовал, как меня зовет дом. Мой дом — смесь звуков, запахов, цветов. Ряд картин, бегущих в никуда. Мой милый дом, я скоро вернусь.

* * *

На этот раз я очнулся оттого, что стало нечем дышать. В моем сне мне не хватило одного шага до конца поля, до его края, за которым начинался дом. И вдруг воздух кончился, горло пронзила острая боль. Я судорожно вцепился обеими руками себе в глотку и очнулся.

В кабине было совсем темно. Пол под ногами ходил ходуном, где-то в железных шкафах брякали незакрепленные предметы. Весь свет теперь исходил только от монитора. По нему по-прежнему с сумасшедшей скоростью бежали ряды букв и чисел. Осипов, уже без кителя и в расстегнутой рубашке, сидел за монитором, положив руки на клавиатуру, и всматривался в экран. Рот у него был широко открыт, как у рыбы, которую вытянули на сушу.

Я подполз к нему, потому что не было сил встать, и тронул за лодыжку. Он медленно оглянулся, его рот сложился в бледное подобие улыбки.

— Скоро, — едва слышно прохрипел он. — Садимся. Уже.

Я перевернулся на спину и тоже широко открыл рот. Так

было легче дышать, хотя легкие уже почти бессмысленно перекачивали насыщенный углекислым газом воздух, выдирая из него оставшиеся молекулы кислорода.

— Садимся, — снова прохрипел Осипов, но я даже не глянул на него.

Руки на клавиатуре — это уже для видимости Ничего больше не мог сделать капитан-лейтенант. Чтобы внести изменения в программу, нужно было остановить модуль, прервать ее исполнение. Отредактировать программу и снова запустить. При быстром снижении на планету, если не сказать падении, сделать это было невозможно.

— Держись! — Слово пришло откуда-то сверху, и я весь сжался в ожидании удара.

И тот не заставил себя долго ждать.

Мир просто выключился, как дисплей видеофона. И этот темный экран подпрыгнул, раз, другой... И замер на месте.

— Сели, — прошептал Кирилл Александрович, — сели!

И тут зажегся свет. Полный, не аварийный. Это включилась программа, предусматривающая разгрузку модуля.

Боль резанула глаза, привыкшие к темноте, но тотчас отступила. Дышать! Нет ничего лучше, чем дышать! Боль — ерунда! Главный инстинкт гнал куда-то вперед, прочь отсюда.

— Двери, — прошептал я в свою очередь. — Как?

В ответ капитан-лейтенант лишь захрустел клавишами. Видимо, программа все-таки позволяла открыть двери изнутри.

— Ну, — сказал Осипов между двумя жадными вдохами, — молись, если есть кому. Выходим.

Я даже приподнялся на локте, чтобы это видеть Сейчас. Сейчас! В затуманенном мозгу жилкой бился сигнал. Опасность. Если открыть двери — смерть. Если не открыть — верная смерть. Запечатанные в железной банке человеческие консервы...

— Открывай, — закричал я, — открывай!

В дальнем торце модуля дрогнула круглая дверца. Сорвалась с места и скользнула в перегородку.

Нам в лицо ударил свет. Настоящий, горячий солнечный свет. Он растекался по моему лицу, словно вода... Я слепо потянулся вперед, и тут в посадочный модуль ворвался воздух. Настоящий, горячий воздух. Я вскочил на ноги и рванулся вперед, к двери. За спиной что-то кричал капитан-лейтенант, что-то предупредительно-истеричное, но я не слушал его. Ведь это был горячий настоящий воздух моего дома, напоенный запахом сотни трав

Я шагнул из дверцы наружу и замер — передо мной расстилалось поле травы. Но — красное поле, не зеленое. И все

же оно нестерпимо напоминало дом. Солнце нависло над полем огненным шаром. Воздух был горяч и сладок...

(де-то сзади зашелся в кашле Осипов, я еще слышал его. Я вдохнул полной грудью горячий ветер красного поля и замер. Дышать было нельзя. Невозможно! И тогда я перестал дышать.

Красное море травы расстилалось впереди. Ласковые лучи солнца гладили мою кожу. Ветер играл волосами. Я был дома. Ну, почти дома, мне оставалось только сделать шаг..

Ведь что такое дом? Это не здание, это не место. Это нельзя оградить забором или решеткой. Дом — это то, что ты любишь больше всего на свете, это то, что ты считаешь своим, и, главное, — то, что считает своим тебя. Дом — это то, что любишь ты. И то, что любит тебя Всего-то... Я любил это место, это поле травы, это тепло. Я потянулся к этому солнцу со всей своей любовью, я потянулся ко всему этому красному миру! Я звал его домом! Я его любил! И он ответил мне.

Воздух хлынул в мои легкие, и я с наслаждением вдохнул запахи красной травы. Я впитывал воздух всем телом. Я пришел домой Мой дом теперь здесь. Я люблю его, и он любит меня!

За спиной что-то еще хрипел капитан-лейтенант. Он не смог полюбить этот мир, не смог открыться ему и назвать своим домом. И мир не смог полюбить его в ответ. Хотя очень старался.

Я услышал, как трещит моя одежда, распадаясь под давлением нового тела. Я не мог больше умещаться в этом маленьком мешочке из ткани Мои мощные хитиновые руки и ноги прорывали ее, сбрасывали с себя, словно остатки кокона. Я напрягся — рывок! Огромный скачок унес меня в дебри красной травы. На секунду я замер, обернулся...

Большая банка спускаемого модуля замерла посреди красного поля. У ее входа лежали обрывки одежды. И еще — человек. Он почти выполз их модуля, лишь одна нога осталась внутри, зацепившись за железный порог. Я знал этого человека. Осипов Кирилл Александрович. Капитан-лейтенант, старший палубный офицер десятой секции. Он не смог измениться. Он не сумел шагнуть за предел, не расслышал зова этой планеты, не понял, что это — тоже дом. Ведь люди носят свой дом с собой, словно улитки, но не на спине, а внутри себя, в сердце. И куда бы ни закинула человека судьба, он найдет там, где окажется, уголок своего дома .. Наверное, капитан-лейтенант этого не знал. И теперь он лежал, мертвый и недвижный, рядом с посадочным модулем. Он не смог измениться. А я — смог. У меня получилось, потому что я очень хотел домой. И я нашел свой дом... Ясто-ял в море красной травы, нежно касающейся моих новых ног; смотрел на своего недавнего спутника, и тот тысячекратно отражался в моих фасеточных глазах. Я уже ничего не мог сделать для лежащего в траве человека. Я повернулся и сделал длинный прыжок, на секунду зависнув над красным полем Мне надо было жить дальше лететь над морем красной травы и радоваться жизни. Я вернулся домой. "J

— ЗНАК КРЫСЫ

«ЛТК-67» не был приспособлен для дальних полетов — зарекомендовавший себя лучшим из легких транспортников, он прекрасно справлялся с обслуживанием баз Внешней Сферы, а большего от него и не требовалось. Обычно не требовалось.

Конечно, если тебя по-настоящему припекло, если сложилась действительно экстремальная ситуация, «ЛТК-67» мог стать временным, но достаточно надежным убежищем для единственного члена экипажа Под бронированной башней внешней обшивки скрывалось, говоря сухим языком инструкции, «противометеоритное орудие, которое может быть использовано в качестве оружия для защиты жизни или здоровья члена экипажа, либо других лиц...». Были на борту и скромная анабиозная камера, и запас продовольствия на три полных месяца, и система посадки на планеты, как с атмосферой, так и без. Если бы еще наличествовала система взлета с таких планет, было бы вообще замечательно, но тогда вместо груза «ЛТК-67» таскал бы на себе только ее одну, а это коренным образом

ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ 1 ' 2 0 0 2

45