Техника - молодёжи 2002-01, страница 45

сов

Р Е М Е Н Н

АЯ СКАЗКА

™ ВОЗВРАЩЕНИЕ

Передо мной расстилалось зеленое море травы. Огромное поле колыхалось от ласковых прикосновений ветра, дышало и двигалось.

Я хотел войти в его живые воды, почувствовать касание зеленых стеблей, ощутить их жизненную силу, которая была спрятана в сочной листве.

Воздух был горяч от солнечных лучей и сладок от запаха луговых цветов. Летнее солнце, присевшее над горизонтом, щедро дарило свое тепло траве, а та тянула к нему свои тонкие зеленые руки.

Жажда жизни охватила меня, нашептывая на ухо ласковые слова. Хотелось дышать всей грудью этим сладковатым воздухом, бежать по мягкой траве, кричать во все горло...

И тогда я вошел в это море.

Раскинув руки, я загребал ладонями травяные стебли, достававшие мне до плеч. Колючие и не очень, гладкие и шершавые, с цветами и без. Я не помнил их названий — для меня это была просто трава, которую обычно называют сорной. Но мне она казалась самой большой драгоценностью — она говорила мне о том, что я на пути к дому.

Утопая в зеленом море, вдыхая сладость воздуха, я шел домой. Блуждая в зарослях травы, я знал, что мне осталось совсем немного, — шаг, другой, и я буду дома.

Мой дом... как давно я не был там. Нет, не в том деревянном особняке, что стоит на краю соснового бора. То есть, да, и в нем тоже, но дом — это не только здание, в котором ты проживаешь. Дом — это то, что ты любишь больше всего на свете, это то, что ты считаешь своим, и то — что считает своим тебя. Это люди, окружение, это любимые места, это темы для разговоров, запахи и звуки. Это скамейка под ясенем, это соседская собака, лениво растянувшаяся в пыли, это разговоры с соседями о погоде. Это толстый сук дерева, на котором ты сидел еще ребенком, прижимаясь к нагретой летним солнцем коре, это последний луч заходящего солнца, пробивающийся сквозь листву клена...

Все это дом. И море травы под жарким летним солнцем — тоже дом.

Я касался ладонями метелок спелых трав, и они приятно щекотали мне кожу. Я вдыхал горячий воздух, и он обжигал мне горло. Я хотел идти, но не мог сдвинуться с места. Что-то отталкивало меня от дома. Что-то стремилось вырвать меня из объятий зеленого моря и вернуть назад. Куда? Туда, где страшно... и больно.

Меня позвали. Откуда-то сзади раздался голос, я стал оборачиваться, и все вокруг подернулось багровым туманом...

+ * *

— Сережа, очнись. Очнись! Открывай глаза. Это приказ!

Тяжелая рука лежала у меня на плече, сильные пальцы впивались в мою кожу. Я с трудом разлепил веки — и невольно застонал, когда тусклый свет больно ударил по глазам, привыкшим к темноте. Голос, неужели это мой голос? Я не узнавал его...

— Сергей... — прошептали рядом.

Я окончательно пришел в себя и со стоном приподнял голову. В глазах тут же потемнело, разноцветные круги расплылись в темноте передо мной.

— Ну, наконец-то...

Я сел, опираясь руками о железный рубчатый пол. Над головой тускло горела одинокая лампа аварийного освещения. Ее мощности едва хватало, чтобы осветить рубку посадочного модуля. Метра два в длину, столько же в ширину, стены из железных шкафов, впереди блок управления — пульт и монитор. Вот и все. Этот посадочный блок предназначался для того, чтобы доставлять на планеты грузы.

— Сергей, ты цел? — снова раздался шепот.

Я повернул голову, темная пелена уже спадала с глаз. Кирилл... Кирилл Александрович Осипов, палубный офицер в звании капитан-лейтенанта, вот кто сидел рядом со мной. Его напряженное лицо с широкими азиатскими скулами покрывали капельки пота. Воротник черной формы Космофло-та был расстегнут, и острый кадык жадно ходил вверх и вниз.

Виски, тронутые серебром, казались грязными и сальными. Осипов был старше меня лет на двадцать, и я ему, наверное, казался мальчишкой, которого следует утешать.

— Вроде цел, — отозвался я, чувствуя слабость во всем теле.

Его рука нашла в полутьме мою ладонь и ободряюще сжала ее.

— Мы выберемся, обязательно выберемся, — заговорил он. — Я ввел программу посадки, рассчитанную на самые слабые перегрузки. Так перевозят самые точные и хрупкие приборы. Еще пара витков, и мы начнем снижаться.

— Хрупкие приборы... — протянул я, — человек — вот самый хрупкий прибор.

— Ну, не такие уж мы и неженки... Все будет хорошо, мы обязательно сядем на эту планету.

Он умолк, и я не стал отвечать ему. Он был прав — посадочный модуль способен сесть на любую планету и сохранить в целости груз, что находится в нем. Но вот какая штука — грузам не нужен кислород. В модуле не было запаса воздуха, а тот, что имелся в нем изначально, уже подходил к концу.

Осипов рассчитал программу снижения так, чтобы нам хватило кислорода на снижение и посадку, и в тоже время — чтобы модуль не падал на планету подобно камню. Это был тонкий баланс... Я надеялся, что капитан-лейтенант не ошибся. Однако не отсутствие кислорода было главной нашей проблемой, как ни парадоксально это звучит для космонавта. Мы собирались сесть на планету, о которой ничего не знали.

* * *

Когда произошла авария, я спокойно сидел у себя в каюте, за рабочим столом, и сортировал на компьютере снимки обнаруженной нами планеты. Как младший лаборант я обязан был сделать из них осмысленный монтаж, поместить рядом с фотографиями комментарии нашего штатного планетолога, потом сформировать отчет, сведя воедино доклады атмо-сферников, и переслать все это заместителю заведующего лабораторией.

Признаться, мне было очень интересно, но меня немного угнетало то, что я занимаюсь «перекладыванием бумажек», а точнее, перетаскиванием файлов с одного места на другое. Впрочем, в присутствии остальных ребят из отдела, каждый из которых был, по меньшей мере, кандидатом в доктора наук, мне порой становилось стыдно. Я думал о том, как же меня все-таки взяли в эту экспедицию. Шеф не признавался мне — или и впрямь не знал. Я думаю, что меня просто приписали к кораблю вместе с другими работниками института. Кто-то сказал: вот эту лабораторию целиком на корабль. И все. Никто не смотрел на чины и звания, подмахнули бумагу, и лаборатория в полном составе стала грузиться на «Бесстрашный» — огромный исследовательский корабль, что уходил к Тау Кита.

Зафиксировав новый снимок, я подумал, что, в общем-то, и «перекладыванием бумажек» кто-то должен заниматься, а докторам и академикам это не с руки.

Очередное изображение заставило меня задуматься. Я за всю свою жизнь видел только две планеты, не считая Земли. Но, в конце концов, в голове у меня осталось кое-что после окончания Академии.

Новооткрытая планета была странного красноватого оттенка. Однако на ней, похоже, присутствовали атмосфера и вода. Это было хорошо видно на снимке — завихрения облаков и темные пятна, очень напоминающие земные озера и моря. А красноватый цвет поверхности мог определяться либо составом почвы, либо пигментацией растительности.

Я хмыкнул и сдвинул снимок левее, освобождая место для комментария. В этот момент все и случилось. Корабль содрогнулся от носа до кормы. Меня подкинуло на кресле, и я ощутил, как завибрировали переборки. Странно, но первое, что пришло мне в голову: началось землетрясение. Я совсем забыл, что находился на космическом корабле.

Под потолком ожил динамик:

— Внимание! Срочная эвакуация персонала. Срочная...

А дальше начался ад. Корабль затрясло, гравитация то пропадала, то появлялась. Меня бросало из угла в угол. Это продолжалось недолго — не более минуты, но мне она пока

ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ 1 ' 2 0 0 2

42