Техника - молодёжи 2003-05, страница 57

СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ

ВОЗНИКШИЕ МЕЖДУ МОСКВОЙ И КОПЕНГАГЕНОМ распри о праве владения Кольским полуостровом, называвшимся в старину Русской Лапландией, стали набирать остроту примерно со второй половины XVI в. К счастью, только в редких случаях они перерастали в серьезные вооруженные противостояния. Такое относительное миролюбие объясняется лишь одним обстоятельством, а именно угрозой со стороны Швеции, представлявшей на протяжении длительного времени серьезную опасность как для Дании, так и для России. Кальмарская уния, объединившая в 1397 г. под верховной властью датских королей все скандинавские государства, распалась только в 1523 г., после выхода из нее Швеции. Но Норвегия еще долгое время оставалась в составе датских владений, являя собой далекую и отсталую провинцию унии. Таким образом, наша страна в те отдаленные времена имела на Кольском полуострове общие с Данией рубежи, кстати, совпадавшие в общих чертах с современной русско-норвежской границей.

В 1556 г. Иоанн Грозный пожаловал Печенгскому монастырю обширные земельные вотчины, лежавшие к западу от реки Печенги. И уже тогда норвежский рубеж проходил по реке Паз (а на отдельных участках даже к западу от нее), которая в настоящее время разграничивает наше Заполярье с Норвегией. Такое размежевание, однако, совсем не устраивало скандинавов, поэтому они со второй половины XVI в. пытались навязать нам обсуждение надуманного «лапландского вопроса». Дело в том, что, по крайней мере, с конца XV в., как известно из записок имперского посла Сигизмунда Гер-берштейна, русские уже собирали дань с местных лопарей, которых в то время называли саамами, а освоение новгородцами Терского берега началось еще раньше. В свою очередь, датские сборщики налогов, и об этом вполне определенно сообщал в 1557 г. английский мореплаватель Стивен Барроу, появились в Лапландии почти на полстолетия позже. Их активность на Кольском полуострове в этой сфере деятельности часто приводила к конфликтным ситуациям, следствием которых стало появление многочисленных жалоб (челобитных) со стороны местного населения, которые в Москве рассматривались порой на самом высоком уровне. В то же самое время наши целовальники собирали дань и на Финмаркене (северная часть Норвегии, граничащая с Русской Лапландией), а иногда доходили даже до Тронхейма, древней столицы Норвежского королевства. Интересно, что на податной норвежской территории проживало значительно больше саамов, чем на всем Кольском полуострове, а значит, и сбор дани там представлял для русских очевидную выгоду. С другой стороны, государевы люди особенно и не препятствовали датским чиновникам заниматься сравнительно

Виктор ДЕРЖАВИН, кандидат исторических наук, Институт археологии РАН

небольшими поборами в погостах Русской Лапландии, не видя в этом серьезной угрозы своим экономическим интересам. Но в конце концов датчан перестало устраивать такое, по их мнению, «неравноправие», и в годы правления (1559 — 1588) короля Фредерика II они предприняли усилия, направленные к пересмотру существовавшей тогда границы.

Пытаясь доказать свои «исконные» права на Кольский полуостров, датские дипломаты аргументировали свою позицию весьма наивными доводами. К примеру, они считали, что ландшафт Лапландии якобы более похож на норвежский, нежели на русский. Какая имелась в виду природно-климатическая зона уже тогда крупнейшего на европейском континенте Русского государства, сейчас трудно сказать. Пытаясь доказать свою правоту, датчане ссылались и на отсутствие в Коле воеводской, то есть государевой, власти, и на смутные сведения таких известных в то время средневековых историков, как Себастьян Мюнстер и Саксон Грамматик, безапелляционно считавших принадлежность лапландских земель Норвегии бесспорной, а также на субъективные показания других европейцев, посещавших Русский Север.

ВЕСЬМА ПОКАЗАТЕЛЬНА в этом отношении судьба голландца Симона ван Салингена, который оказался на Мурмане впервые в 1566 г. в качестве купца Антверпенской компании и привел в устье Печенги два торговых судна из Нидерландов. Основанная здесь самая северная православная обитель — Печенгский монастырь — была крупнейшим духовным и торговым центром Лапландии. Отсюда Салин-ген на зафрахтованных и груженных семгой монастырских судах не раз ходил в Колу. А через некоторое время он со своим компаньоном Корнелием де Мейером предпринял поездку в Москву — с намерением доставить к царскому двору жалобу, в которой воеводская власть Кандалакши (в то время административный центр края) обличалась в умышленном, как считали голландцы, затягивании расследования убийства их соотечественника Филиппа Винтерконига. (Тот прибыл годом раньше на берега северного Мурмана и был убит там при ограбле

нии.) ЧтТОы осуществить задуманное, Салинген и де Мейер отправились в дальний и небезопасный путь, переодетые в русскую одежду (что являлось сознательным нарушением законов Русского государства) и в сопровождении знакомых поморов, служивших им в качестве толмачей и прислуги. Поначалу иноземцам везло: оба без особых приключений добрались до столицы. В Москве они повстречали своего знакомого — купца Степана Твердикова, посещавшего раньше Антверпен. Он посоветовал заморским гостям даже не пытаться проникнуть в царский дворец. Вероятно, его рекомендация спасла легкомысленным голландцам жизнь, поскольку у них отсутствовала проезжая грамота, без которой ни одному иностранцу не позволялось передвигаться по стране, а переодетых купцов без труда могли бы обвинить в шпионаже, как часто это и бывало с другими, менее везучими, западными негоциантами.

Дружеский совет Твердикова выглядел настолько убедительным, что купцы немедленно отбыли в Новгород, откуда де Мейер через Нарву направился к себе во Фландрию, а Салинген возвратился в Колу, где занялся сбытом жемчуга, а заодно наладил контакты с русскими торговцами воском и кожей. Несколько позже энергичный голландец открыл свои фактории в Суме, Шуе, Онеге и других областях Поморья. Но постоянным местом его пребывания на севере, пока он занимался торговлей, оставалась Кола. Уже в течение первых лет Салинген, как он сам писал, изъездил «всю страну весной и осенью на лодках, зимой же на санях, в Лапландии оленями, а в Карелии и России лошадьми». Со временем он неплохо выучил русский язык, поэтому легко входил в доверие к русским, «часто бывал приглашаем к ним на совещания, благодаря чему оказывался осведомлен о местных делах в Карелии и Лопии». Среди его знакомых были высокодуховные русские подвижники. В первую очередь, это основатель Печенгского монастыря, просветитель лопарей преподобный Трифон, который на границе с Норвегией возвел церковь во имя святых князей Бориса и Глеба. В самой Коле Салинген часто встречался с будущим строителем Петровского монастыря Семионом Вянзиным, приняв

ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ 5 ' 2 0 0 57