Техника - молодёжи 2006-03, страница 27

РЕМЁСЛА www.tm-magazin.ru

25

рос решился и завтра вам надо прие хать в редакцию». Я оказался в за труднительном положении: только сегодня я беседовал с начальницей от дела Верой Николаевной Аксёново о поручаемых мне новых задан а завтра я приду к ней и скажу: «Пардон я ухожу!» Что она подумает обо мне?

Сотрудники редакции «ТМ» (начало 60-х). Стоят: Болховитинов В.Н., Гладков К. А., Рабиза Ф.В., Перова Н.С., Высоцкая Н.М. Сидят: Шмакова В. А., Калмыкова А.Н.

В.Д. Захарченко (1961)

Это было одно из самых трудных в моей жизни испытаний. Проворочавшись всю ночь, я на следующий день приехал в редакцию и сказал Те-плову, что отказываюсь от редакционного предложения. У него вытянулось лицо, и он выпалил: «Нет! Я не пойду с твоим отказом к шефу! Иди сам!». О, какая это была пытка. Мы с Тепловым вошли в кабинет. Захарченко сидел за столом. Когда я выпалил ему, что отказываюсь идти в редакцию, он с недоумением посмотрел на меня и сказал:

— Ты что, с ума сошел?

Я начал что-то лепетать, мол, я инженер, не могу отказаться от своей благородной профессии.

— Ишь ты, инженер! — раздражился Василий Дмитриевич. — Я тоже инженер. И он — тут он кивнул в сторону Теплова — инженер. Ну и что? Все мы дерьмо, а ты инженер!

— Василий Дмитриевич!— бормо

тал я.— Даю вам слово изо всех сил работать для журнала, но пойти е- в штат я не могу, у меня есть замыслы, т- я хочу их осуществить... зй — Не нужны мне твои обещания! Ты х, как цыган, которому предложили царство, а он украл сто рублёв и убег!

Все-таки я выдержал этот страшный натиск и отбился. Василий Дмитриевич развел руками: «Безумец! Вот все, что я могу сказать!» Когда я уже был в дверях, он встал во весь свой двухметровый рост над столом и сказал мне вслед: «Я буду ждать твоего звонка завтра до 12 часов»... Я вышел из редакции подавленный и оглушенный. Яркое апрельское солнце контрастировало с мраком, царившим в моей душе. Подспудно редакционная работа была мила моему сердцу, я чувствовал к ней тайное влечение. Но какой ужасный разговор предстоит мне завтра, если я решусь сказать об уходе. И вдруг как будто чей-то чужой голос спросил меня: «Скажи честно, что больше всего страшит тебя в принятии решения?» И я ответил себе: «Крайне тяжелый, трудно переносимый разговор с начальницей». И тут же пронеслась мысль: а если бы моей начальнице предложили новую интересную для нее работу, разве она хотя бы на секунду задумалась, что подумаю о ней я, Герман Смирнов? Ясно же, что нет. А что же тогда я так переживаю? Утром следующего дня я подошел к ней и заявил, что хочу уйти в журналистику. Она повела себя так же, как Лев Теплов, отправив меня к начальнику отдела Борису Петровичу Папковскому, красивому моложавому человеку, похожему на Олега Стриженова. Как я потом узнал, тогда стоял вопрос о его повышении по службе, о переводе в министерство, и он в душе уже наполовину отсутствовал из дол-лежалевского НИИ. Возможно поэтому, когда смысл моих слов дошел до него, он безмятежно улыбнулся и сказал:

— Конечно, идите. Может в вас ка-кие-нибудьталанты раскроются...

В 12 часов я позвонил Захарченко и сообщил о своем согласии. Он буркнул что-то вроде: «Я надеялся, что ты неглупый человек»... Зато для отца мое решение было страшным ударом. Ему, влюбленному в технику, была не в перенос моя измена турбинам, котлам, насосам, фланцам и редукторам. «Что это за специальность такая — журналист?— с горечью говорил он.— Несерьезное занятие, трепотня»...

Помню свой первый день на новой работе. В то утро Теплов представил меня моим новым коллегам — назначенному незадолго до моего прихода зам. главного редактора Виктору Давидовичу Пекелису, ответственному секретарю громогласному Флорен-тию Владимировичу Рабизе, научному редактору, бывшему чекисту и дипломату Кириллу Александровичу Гладкову, художественному редактору, старейшей работнице журнала Нине Сергеевне Перовой, заведующему

отделом науки, бывшему зэку Владимиру Романовичу Келеру, редактору отдела науки, химику и поэту Владимиру Кострову, сотрудницам отдела писем Наталье Максимовне Высоцкой и Антонине Николаевне Калмыковой, секретарше шефа Раисе Тулупо-вой и машинистке Нине Хромовой.

Хотя первые дни работы в редакции прошли более или менее благополучно, я понимал вою шаткость моего положения. У меня не было знакомств в журналистском мире, да и круг моих интересов и познаний был весьма ограничен. Мои попытки обращаться к известным журналистам разочаровали меня — они приносили статьи хотя и связно написанные, но казавшиеся мне неглубокими и малоинтересными. Интересные идеи высказывали приходившие в редакцию инженеры, но они совершенно не владели пером и приносили чаще всего обрывки. Именно с ними мне и пришлось работать. Сейчас я с ужасом вспоминаю то время. Я вставал утром, часам к 11 ехал в редакцию, там крутился до 5—6 часов, занимаясь редакционной текучкой. Потом ехал домой, ужинал, ложился спать до 9—10 часов вечера. После этого я мог спокойно работать до 3 часов ночи, переписывая чужие статьи. Могу смело утверждать: практически все, что было опубликовано в журнале по отделу техники в 1961 — 1964 гг. было написано моей рукой. Зато эти три года сделали меня другим человеком. Во-первых, повысилась моя эрудиция в области техники: каждый месяц я переписывал по 3-4 статьи на прежде мне незнакомые темы и поневоле детально осваивал проблемы, о которых ранее не имел никакого понятия. Во-вторых, я понял главное в нашем ремесле: одного только знания и понимания предмета недостаточно для того, чтобы интересно о нем написать. Нужны еще интересные связанные с ним факты, мысли, исторические детали и параллели. В-третьих, Захарченко высоко оценил мое рвение и трудоспособность и все чаще доверял мне ведение всевозможных внутриредакционных дел: перенос правки, отношения с производственным отделом, цензурой. Уезжая из редакции, все чаще оставлял меня «на хозяйстве».

В течение первых двух лет из редакции ушли, кто перейдя на другую работу, кто на пенсию, кто на вольные хлеба, Лев Теплов, Владимир Келер, Кирилл Гладков, Владимир Костров. На их место пришли более близкие мне по возрасту талантливые люди: журналист Сергей Гущев, генетик Андрей Эмме, выдающийся писатель фантаст, ученый-физик Анатолий Днепров (Мицкевич), химик и эрудит Лев Бобров. С ними мне посчастливилось работать и дружить многие годы моей жизни. Но главным своим приобретением я все-таки считаю опыт редакционной и литературной работы. ПШ