Юный техник 1957-08, страница 23

— Леня, — сказала она, — ты ничего лучшего придумать не мог?

— А что?

— Какой ты стал недогадливый...

Женщина с ребенком влезла в кабину. Отец недоуменно пожал плечами, бросил в кузов последний узел и стал помогать матери влезать в машину. У нее была очень узкая юбка. Одной ногой мать стояла на тугом резиновом скате, а вторую никак не могла перебросить через борт. Тогда отец сверху под мышки легко втащил ее в кузов, и машина тронулась.

Смеркалось. Шофер включил фары, и вокруг стало еще темней. Трясло больше, чем в поезде, и у Жени совсем разболелась голова. А машина летела вперед по шоссе. Ослепленное фарами сосны разбегались и давали машине дорогу. На поворотах и ухабах чемоданы подпрыгивали, а вместе с ними и пассажиры, и мать хваталась рукой за борт.

Ревел мотор. Говорить было трудно. Только раз отец спросил:

— Ну как наша природа?

— Восхитительна, — ответила мать.

Женя засыпал и просыпался. Он не знал: сон все это или явь. Правда ли, что пять _с половиной суток назад уехали они из Москвы, с Первой Мещанской улицы? Отец работал в министерстве, ходил в отглаженном стального цвета костюме и мягкой серой шляпе, лицо у него было полное, добродушное, с легким румянцем во всю щеку, и приходившие к ним гости говорили, что он отлично сохранился для своих сорока лет.

Великг важность, думал про себя Женя, а толку-то что? Вот Славкин отец полярный летчик, он летает над льдами на дрейфующие станции и рассказывает такое про снежные бури и северное сияние — дух замирает! А что его отец? За ужином только и слышно про разные совещания, решения и проекты... Ох, как все это наскучило Жене! И вдруг совсем неожиданно отец сказал, что хватит ему протирать и без того протертые министерские кожаные кресла, что он твердо решил поехать в Сибирь.

За этот год отец похудел, его круглое лицо вытянулось, щеки разрезали складки, в мягких голубых глазах появилось что-то жесткое, режущее.

— Смотри, Ангара! — отец Pⁿ,pvr потряс Женю за плечи.

Женя с трудом разлепил веки. Было темно и холодно. Справа и

слева неслись какие-то смутные тени, а впереди, там, кула летели два столба света от фар, густо блеснула вода. В лицо Жене дул ветер и доносил откуда-то справа глухой неумолчный гул.

— Слышишь, это Падун шумит, — сказал отец.

— Слышу, — ответил Женя. Голова его упала на грудь.

Проснулся он в комнате, куда внесли вещи. Увидел стол, две кровати и шкаф. Стены были оклеены желтыми обоями, и они ничем не напоминали торжественные ковровые обои квартиры на Первой Мещанской. И полы здесь были не паркетные, а из широких досок, да еще со щелками — палец пролезет. Когда все вещи уложили и приготовили постели, отец достал из-под коовати большую кастрюлю со щами, — специально сварил к приезду, — разогрел на плите в кухне и стал разливать в миски.

В эту минуту в дверь постучали.

— Войдите, — закричал отец, и закричал он так, что окна зазвенели.

На пороге появился человек в грязной спецовке с обтрепанными рукавами и в накомарнике. Он был похож на разбойника в маске, и минуты три веки у Жени не смыкались.

Отец познакомил его с матерью, налил в огромную кружку — все миски были заняты — щей с говяжьей тушенкой, и все стали есть.

— А как с рыбалочкой, Леонид Леоницович? — спросил человек, утирая рукой губы.

— Пойдем, как и договаривались. Верь завтра выходной.

Когда человек пожал всем руки и ушел, мать, кутаясь в легкий

пуховый платок, подошла к окну и, не оборачиваясь, спросила:

— Это твой друг?

— Да, — ответил отец, — замечательный человек. Отчаянный. Гзрывником работает. В сорокаградусный мороз над Ангарой висел, скалы рвал...

— Вмпно, — сказала мать. Она постояла, посмотрела в ночь, потом добавила: — Вижу, далеко ты здесь пойдешь.

22