Юный техник 1970-05, страница 46

стт

ЛЛАТОЧсК

(Начало на стр. 32)

В кухне послышался незнакомый басок:

— Александра Ивановна, мама>иа, где же вы? — и я выскочил из сеней, забежал за дом, перелез через плетень в у-жой огород. Присел, сжался в комок. Конечно, как показаться ему? На мне лата-ные-перелатаные штаны. Ни ботинок, ни шганов, чтоб без заплат, не было. «Ищут,— проговорил я про себя. — Как же, ищут». Мне хотелось показаться < ареже в новеньких ботинках, белой рубашке и черных штанах. Но я знал, что этому не бывать. Не было такого бо1атства в селе, хоть днем с огнем часквозь пройди...

Так просидел я два или три часа, уже вечерело. Спадала жара. Я видел, как к нашему дому тянулись люди. Ко мне несколько раз подходили пацаны, докладывали:

— Спрашивает тебя...

От крыльца я услышал тот самый басовитый молодой голос:

— Ну, показьн айте, где он там!..

Голос приближался. Я растерялся. А уж

голос надо мной, со смешком:

— Так вот ть¹ где. Баса... Чего не заходишь?

Сжавшись, дико глянул я на Сережу, светловолосого, красивого. Расстегнутый ворот гимнастерки, золотые погоны и золотая звездочка над плетнем — облокотился Сеоежа на плетень, и глаза у него прищуренные, смеются.

«Ах ты, — думаю. — Еще смеешься...» Вскочил я и кинулся от Сережи. Бегу, а сам завернул голову, на него, всего золотого, гляжу

А он схватился рукой за кол и легко тело перебросил через плетень. И вот уж я трепещу высоко в его руках. Извиваюсь, рчусь. «Пусти!» — кричу. А Сережа притиснул меня к груди. Теплая звездочка в щеку вдавилась. И понес, как маленького.

— Васька! — приговаривал он. — Зачем ты прячешься? Я так хотел познакомиться с тобой... Эх, Васька...

И хлыну пи у меня внезапные слезы.

Никогда я нюни не распускал. Ни в драках от боли, ни от обиды. А тут теплый большой комок подкатил, и если не заплакать — задохнешься. И я плакал сладко, радостно и светло, И прижимался покрепче к теплой родной звездочке.

— Ну, перестань, Васек, перестань, — шептал, наклонив голову, Сережа. Мы начали спускаться из огорода по троп се к речке. — Давай; брат, выкупаемся, охладимся...

Хоть и приятно было на руках но не маленький же я, в самом деле. Что скажут пацаны! Я приподнял голову и увидел, как они в почтительном отдалении спускаются за чами.

— Пусти, Сережа! — сказал я и взп ..-нул на него. И увидел, как по щекам Сережи кате, гея слезы.

— Да брось ты, брось, — зашег.тал я. — Увидят, чего доброго! — Надо было спасать репутацию Героя. Он поставил меня на тропинку, улыбнулся виновато. Мы вра^ смахнули, что у нас там было под глазами, и подали друг другу мокрые ладони. И рядышком начали спускаться. Я незаметно взглядывал на Сережу.

Он был совсем не таким, каким показался мне у плетня. Волосы не золотые, а чуть желтоватые, щедро пересыпанные белиной, уж и не поймешь какие. На правой щеке, которая была с моей стороны, лиловый лоскут кожи от уха до подбородка, гладкий, безжизненный. И зубы у Сережи — казенные, сплошь стальные. Улыбнется — и как холодком синим обдаст.

А когда он разделся и ушел щупать ногой воду, мы с пацанами оценииающе оглядели его фигуру. Сильный, крепкий, а на плече и на правой лопатке такие же бледно-лиловые лоскуты.

— Горел, — понимающе говорили мы. — И не один раз. А зубы — наверное, подбитый самолет сажал, не хотел бросать. А может, таранил...

Ребята держали на лалонях звездочку. «Глянь, такая маленькая, а тяжелая. Золото», — гладили его погоны с тремя звез-дочкал'и, пересчитали медали — шесть — и ордена — три. «До конца войны у такого еще добавится», — пришли мы к .единогласному мнению.

— Дядя Сережа, а сколько у вас сбитых? — крикнул кто-то.

— Двенадцать, — охотно откликнулся он и, вскрикнув, вбежал шумно в речку и нырнул. Ох и нырнул! >(ак бог! Его не было долго, и мы уже беспокойно зашарили глазами по реке, а потом голова его показалась у противоположного берега. И мы, как по команде, кинулись ему навстречу наперегонки.

— Вы нам про войну расскажете? — спросили с надеждой Сережу.

— Обязательно. Приходите! — И Сережа улыбнулся ребятам и сказал серьезно: — А сейчас мне с моим другом Васей поговорить надо. — И положил мне руку на плечо.

И ребята не обиделись. Они понимали, что к чему Они остались на берегу. А мы

44