Юный техник 1970-05, страница 47

пошли кружной дорогой, чтоб поговорить. Дома-го не дадут. Сережа перекинул через плечо ремень, не запоясывагся, пока не поднялись в село, а я нес его ладную фуражку с золотыми распластанными крыльями и звездочкой в золотом ободочке гад козырьком. И облака вечерние стояли над рекой тоже золотые. И отблески их чуть покачивались в медленной реке.

— Так нот, друг мой Вося, — сказал Сережа. — Я, брат, твой и Нюрин подарочек берегу, — с этими словами он открыл левый карман и вытащил платочек. У меня запылали уши. «Васа»... «Эх ты, лапоть, Васа...» — клял я себя.

4 — Может, поправить? — спросил я.

— Ни за что! — воскликнул Сережа. — Ты, брат, ничего не понимаешь...

Я не знал, как мне называть моего Сережу. На «вы», на «ты», дядей или просто так, Сережей, как привык я звать его про себя.

На всякий случай я осторожно сказал:

— Дядя Сережа..,

— Я тебе не дядя, — живо откликнулся он. — Нашел дядю. Я тебе лросто Сережа. Как брат. Понял?

— Понял! — с облегчением воскликнул я, и сердце сладко заныло оттого, что с таким человеком, с Героем Советского Союза, я запросто говорю, называю его Сережей, как если бы он был моим кров-лым боатом...

— А сколько Нюре лет? — словно невзначай спросил Сережа.

— Семнадцатый.

— А рабо-ает сколько?

— Много. С начала войны. После шести классов. Сначала в колхозе. А потом к нам эвакуировали завод, самолеты для фронта делает, — многозначительно сказал я. Это была военная тайна, но какая же тайна от Героя? — Ну, и когда начали его строить, рабочих было мало. Нкзру, — мне не хотелось называть ее привычно 1-^юркой, — Нюру приняли на завод. Стахановка она. Токарь высокой руки. У нее благодарностей знаешь сколько!

— Так, значит, я на ее завод приехал за самолетами... — радостно воскликнул ""ережа. — Вот здорово! Эх, Васька, вот

ончим скоро, а кончим действительно скоро, такая, брат, жизнь пойдет...

— Тут у нас на заводе испытателем можно -работать. Героя возьмут... — сказал я рассудительно.

— Да что там испытателем! Мне бы колеса индустрии вертеть...

Я не знал, что такое индустрия, но представлял, что это шумная, тяжелая работа.

— А летать, значит, бросите? —■ с сожалением спросил я.

— Зачем бросать? Для удовольствие — в аэроклубе— Я, брат, до войны этим занимался. Работа/; на заводе и летал...

Мы подошли к дому. Окиа, широко распахнутые, светились радостно. Во дворе пылал костерок, на нем мы летом варили.

В доме было людно и ярко. На подоконнике стоял патефон и крутилась пластинка с «Катюшей». Нюрка, чаверно, выглядывала нас, потому что, едва мы подошли, она показал ас з на улице.

— Проходите, Сережа: — сказала она тихо. А меня придержала, схватив за pvxy.

— Ты flVMaenjb, он к тебе приехал; — жарко шепнула она. Я огрызнулся:

— А думаешь, только к тебе?

Нюрка вздохнула. Мне стало ее жалко.

— Ты у меня красивая, — взглянув на иее снизу вверх, снисходительным шепотом похвалил я ее, тоненькую, загорелую, чернокосую. — Сережа сам сказал!..

— Не болтай глупости! — шепнула она и благодарно сжала мою руку, и я почувствовал, как где-то в глубине ее ладони тревожно забилась жилка.

Мне не терпелось рассказать Нюрке о нашем разговоре. Но я боялся упустить Сережу.

— Колеса индустрии будет крутить после войны! — шепнул я Нюрке. И от CS-б I добавил: — На нашем заводе...

— Он сам, что ли, сказал?

Но мне было некогда...

— После узнаешь... — и я кинулся вперед

Нас встретили радостно. Нас — потому

что я гордо вошег вместе с Сережей и, не спросясь, с независимым видом уселся рядом с ним.

Я сидел меж^у Сережей и Нюркой и иа повелительные взгляды матери не обращал внимания. Она, конечно, хотела, чтоб я не путался между ними. Но "эазве мог я уйти от него...

А потом разошлись гости, и мы втроем сидели на лавочке .юд окнами, и Сережа рассказывал о фронте. Но не о подвигах, а так, всякое смешное, что с ним приключалось. По его словам выходило: синий платочек наш ему очень даже помог.

.. Потом я ушел от них во двор, где нам с Сережей мать постелила под яблонь-кой. У нас во дворе огород и в середине — яблонька. Я лежал и глядев на ее темные листья, сквозь которые проглядывало искристое небо. В костерке под таган ком у крыльца еще тлел жар.

Мне вспомнилось довоенное время, когда я был маленьким. Помнил я большую луну, и этот костерок, и фигуру отца — лица его представить не мог, но помнил, как он умырался, а я стоял рядом, и щедрые брызги долетали до меия, и ка" ели мы что-то вкусное, чего сейчас уже не бывает. И сладко думал я о том времени, когда придет победа и все это вернется, но умываться з нашем дворе, возвращаясь с работы, будет не только отец.

45