Юный техник 1994-11, страница 48

Но, тяготясь неизбежностью смерти, я не мог не мечтать о том, как бы ее избежать. Конечно, искал аналоги в литературе.

Кащей бессмертным не был, это ясно каждому — ему только и оставалось чахнуть над златом да трястись в ожидании того момента, когда иголку сломает какой-нибудь царевич, а то и сама она превратится от времени в ржавую труху. О бессмертии разных драконов говорить не приходилось — тем более что зачатки их хилых умов гибли вместе с отрубленными головами. Бессмертие свифтовских струльдбругов являло собой, по сути дела, растянутое до невозможности умирание. Особо зыбким, непрочным выглядело бессмертие тартарянского Увувы. Заманчивее было бессмертие вампиров, ноте, кто сосал кровь, уже не были теми, кем являлись до перехода в свою последнюю ипостась — об этом красноречиво свидетельствовало поведение вурдалаков. Словом, в древности, как правило, не принято было даже мечтать об уходе от неизбежности.

Фантасты перещеголяли в поисках бессмертия даже сказочников — правда, большинство из них беспардонно пересказывали друг друга, однако приоритеты меня не волновали. Особенно раздражал навязчиво повторяющийся мотивчик о том, что человека-де можно «записать», а потом реконструировать. Сам по себе такой метод проблему старения не решал, но авторы предлагали в целях омоложения воспроизводить не последнюю запись, а какую-нибудь из более давних. Но ведь человек после ранней записи продолжал жить и мыслить и, выходит, все, что происходило потом, исчезало в небытие. А разве это не смерть? Не говоря уже о том, что такой фантастический замысел — полная запись человеческого «я» — пока невозможно реализовать.

На других идеях, попавшихся мне у разных авторов прошлого и настоящего, останавливаться не буду — они оказались либо еще хуже, либо слишком антинаучны.

Разочаровавшись в фантастике, я увлекся геронтологией — наукой о старении и борьбе с ним. Узнал, что человек стареет и в итоге умирает не столько потому, что изнашиваются органы и ткани, сколько из-за внутреннего, так до конца и не обузданного наукой стремления к саморазрушению. Это вполне логично с точки зрения биологии — будь все существа бессмертны, застопорились бы, насколько мне, неспециалисту, удалось понять, смена поколений и естественный отбор; эволюция прекратилась бы, а вслед за нею и жизнь — ведь условия существования постоянно меняются, и даже кислород, без которого львиная доля всего живого погибла бы за считанные минуты, некогда был для древних организмов смертельным ядом... Ну а если б эволюция все-таки продолжилась (при условии, что старшие поколения со временем будут элиминироваться по чисто вероятным причинам) , то темпы ее в этом случае вряд ли позволили бы появиться на свет первым мыслящим существам прежде, чем погаснет Солнце.

А возникни бессмертие где-нибудь на заре человеческой истории... да что там на заре — вообще когда-либо, до начала заселения «дальнего» космоса — человек разумный оказался бы стерт с лица планеты собственными представителями, размножившимися без меры. Или начались бы выяснения, кто достоин жить вечно, а кто по истечении некоего срока должен быть умерщвлен, в лучшем случае бессмертие

44 I