Сделай Сам (Знание) 1999-03, страница 129

Ядовито подмечает поэт, как пленные турки, строившие Военно-Грузинскую дорогу, жаловались на плохое питание. Пища же, по мнению его, была весьма хорошей, просто турки никак Не могли привыкнуть к ржаному хлебу, из-за чего и страдали расстройством желудка. Это напоминало Пушкину жалобу его приятеля по возвращении из Парижа: «Худо, брат, жить в Париже: есть нечего; черного хлеба не допросишься!» А буквально через несколько дней после встречи с турками, отравившимися хлебом, поэт и сам сталкивается с той же проблемой: «Вместо обеда съел я проклятый чурек, армянский хлеб, испеченный пополам с золой», и дорого тогда отдал бы поэт «за кусок русского черного хлеба». В обычной же обстановке ел он не только ржаной русский, но и европейский пшеничный хлеб.

Еще в пору юности захаживал Александр Пушкин в булочную Голлербаха, у которого покупал немецкие сдобные булки и о котором написал такие строки:

И хлебник, немец аккуратный,

В бумажном колпаке, не раз

Уж отворял свой васисдас.

Приходя к Голлербаху, он, указывая на понравившуюся ему булку, спрашивал:

— Васисдас?

А ответа, будучи натурой творческой и рассеянной, никогда не запоминал. Так все немецкие хлебобулочные изделия, поскольку он названий их так и не усвоил, были «васисдасами».

Позднее Александр Сергеевич пристрастился к пирожным в кондитерской Вольфа и Беранже на Невском проспекте. Оттуда же он и уехал 9 февраля 1837 года на дуэль, назначив своему секунданту Данзасу там встречу...

Путешествие на Кавказ не спасло Пушкина от чувства к Наталье Гончаровой. Наконец согласие на брак было получено.

«Участь моя решена. Я женюсь...

Та, которую любил я целые два года, которую везде первую отыскивали глаза мои, с которой встреча казалась мне блаженством, — боже мой, — она... почти моя». Долгий, мучительный период сватовства, полный надежд и разочарований, доставил поэту немало тревог и горя.

И вот 18 февраля 1831 года в церкви Большого Вознесения, что в Москве у

Никитских ворот, Пушкин венчался с Натальей Николаевной Гончаровой. «Я женат — и счастлив; одно желание мое, чтоб ничего в жизни моей не изменилось — лучшего не дождусь...» Привыкший к неспокойной кочевой жизни — «то в кибитке, то в карете», не имевший никогда своего угла, живший в гостиницах или чужих домах, первое время был он в непривычном состоянии. Сбывались, кажется, желания, о которых незадолго до того шутливо писал он в Болдино:

Мой идеал теперь — хозяйка,

Мои желания — покой,

Да щей горшок, да сам большой.

Прожив недолго в Москве, молодые уехали в Царское Село, где провели лето и осень, затем поселились в Петербурге. Пушкин знакомил ее с друзьями, выводил в свет. «Романтическая» красота Натали Пушкиной вызывала всеобщее восхищение. Графиня Д.Ф.Фикельмон записала в дневнике первые свои впечатления о ней: «...это очень молодая и очень красивая особа, тонкая, стройная, высокая — лицо Мадонны, чрезвычайно бледное, с кротким, застенчивым и меланхолическим выражением, глаза зеленовато-карие, светлые и прозрачные...» Сам же Пушкин писал Наталье Николаевне: «...а душу твою люблю я еще более твоего лица».

Да, он был счастлив в семейной жизни. Несмотря на все кривотолки, догадки, зависть. Ей поверял теперь он все самое важное, она становилась помощницей в его издательских делах, с ней делил он заботу о детях.

Дела писательские нередко разлучают супругов: «Мой ангел, кажется, я глупо сделал, что оставил тебя и начал опять кочевую жизнь...» И отовсюду письма к жене, их семьдесят восемь — радостные, тревожные, шутливые, ревнивые, заботливые и всегда с полным отчетом о делах и себе. «...В три часа сажусь верхом, а в 5 — в ванну, и потом обедаю картофелем да гречневою кашей» — это из Болдино. «...К Дюма (владелец известного петербургского ресторана на Малой Морской улице, где Пушкин бывал частым посетителем) являться уже более не намерен, и обедаю сегодня дома, заказав Степану ботвинью и бифстекс» — из Петербурга в Москву. Ботвинью в доме Пушкиных готовили неплохо, и поэт, судя по всему,

127