062. Свято-Успенская Святогорская Лавра, страница 27

МОНАСТЫРЬ И МИР

ко времени настоятельства архимандрита Германа.

Немирович-Данченко был не единственным писателем, посетившим Святые Горы. В разное время здесь бывали А. П. Чехов, Е.Л. Марков, С. Н. Серге-ев-Ценский, И. А. Бунин, С. Каронин (Н. Е. Петропавловский). Последний застал обитель в пору летней страды, когда «монастырь хлопочет, пользуясь отсутствием богомольцев, хлопочет, как хороший и запасливый хозяин», а сами «горы обращаются в обыкновенное дачное и увеселительное место» с соответствующей публикой: «Культурные господа, турнюрные барыни, скучающие землевладельцы, тощие чиновники, толстые купцы — все это часто толпами кишит в этих местах, любуется видами, вырезывает свои темные имена на скалах обители, пьет, ест, купается и катается на лодках по Донцу, а богомольца нет».

Впрочем, такую картину Каронин мог наблюдать лишь во второй свой визит. А впервые он побывал в Святых Горах несколькими неделями раньше, в мае, когда паломники еще не схлынули. И именно тогда он записал следующий характерный монолог старика-бо-гомольца. Те же слова — с поправкой на личные обстоятельства — могли бы произнести 90% паломников из крестьянского сословия:

« — Всю жисть хранил Господь, помогал мне, достаток мне дал, снисходил к нашим грехам. Вот я и пришел потрудиться для Него, поблагодарить за все милости... Жисть наша, господин, грешная. Все норовишь для себя, а для Бога ничего... И зиму, и лето все только и в мыслях у тебя, как бы денег побольше наколотить, да как бы другого чего нахватать. Лето придет — ну уж тут совсем озвереешь. Мечешься, как скотина какая голодная, с пара на сенокос, с сенокоса в лес, из лесу в поле на жнивье, и все рвешь, дерешь, хватаешь, да все нацапанное суешь в амбар, запихиваешь под клети, да под сараи, да в погреб!.. И все опосля это пойдет в брюхо да на свою шкуру. И, прямо тебе сказать, озвереешь и недосуг подумать, окромя сена или овса, или муки, ни о чем душевном или божеском... Вот я и надумал. Всю жисть хранил меня Господь и всем благословил, и от бед соблюл меня... и, окромя того, стар уже я стал, к смерти дело подходит, вот

В Святогорских меловых пещерах.

я и говорю себе: "Будет, Митрофанов, брюху служить, пора послужить Богу, потрудиться для Него!"

И на веселом лице деда, обвитом белыми кудрями, выразилось полное восхищение.

— Слава Тебе, Господи, сподобил меня Творец побывать у Своих святых мест... Ну уж и точно святые места! Стало быть, Бог для Себя это место приуладил, коли ежели так чудесно оно...»

Очерки Каронина относятся к 1891 году. Несколькими годами раньше, в мае 1887 года, в Святых Горах проездом в Таганрог останавливался Чехов. Он жил в монастырской гостинице, фасадом выходящей на Донец (об этом оповещает памятная доска, укрепленная на стене гостиничного корпуса), и сестре Марье Павловне писал об этой гостинице так: «Монахи — весьма симпатичные люди, дали мне весьма несимпатичный N с блинообразным матрасиком». В этом же письме он сообщал, что за время своего пребывания в пустыни «вынес тьму впечатлений». Впечатления эти легли в основу рассказа «Перекати-поле», вышедшего в «Новом времени» уже спустя два месяца после чеховской поездки. Чехов был в Святогорской обители в канун Ни-колина дня и довольно точно — судя по менее «художественным» воспоминаниям современников-неписателей — передал предпраздничную атмосферу

Никольский храм на Святой скале — предмет особого восхищения эстетствующих (да и не эстетствующих тоже) паломников прошлого и настоящего.

шртш

Святые Горы Тихо, мягко над Украйной Обаятельною тайной Ночь июльская лежит — Небо так ушло глубоко, Звезды светят так высоко, И Донец во тьме блестит. Сладкий час успокоенья! Звон,литии,псалмопенья Святогорские молчат — Под обительской стеною, Озаренные луною, Богомольцы мирно спят. И громадою отвесной, В белизне своей чудесной, Над Донцом утес стоит, К небу крест свой возвышая... И, как стража вековая, Богомольцев сторожит. Говорят, в его утробе, Затворившись, как во гробе, Чудный инок обитал Много лет в искусе строгом. Сколько слез он перед Богом, Сколько веры расточал! Оттого ночной порою Силой и поднесь живою Над Донцом утес стоит — И молитв его святыней, Благодатной и доныне, Спящий мир животворит.