Вокруг света 1963-03, страница 12

Сегодня человечество судит колониализм. Убийцы народов призваны к ответу. В обвинительном приговоре много махровых имен: Фервурд, Салазар, Веленский... В нем, однако, не встретишь имен колониалистов из Канады. Их «подвиги» почти нг известны миру. Они убивают в тишине...

Пожалуй, не было такого удобного случая, которым бы не воспользовались правители Канады, чтобы расписать свою цивилизаторскую миссию среди эскимосов. И этот миф о земном рае был так умилителен, так раскрашен конфетными подробностями, что в него многие верили — и дома и за границей.

Мы не знаем, верил ли правительственным докладам канадский писатель Фарли Моуэт. Но он решил проверить их достоверность сам. Он уехал на север и три года жил среди эскимосов. Его приютило эскимосское племя игальмютов. Когда-то оно насчитывало несколько тысяч человек. Теперь в живых всего сорок девять игальмютов.

И вот вышла книга Фарли Моуэта «Отчаявшийся народ». Это один из самых жутких документов XX века. Это книга о мужестве и страдании народа, населяющего пустынные тундры Северной Канады.

----

ШЩ В тром 16 апреля 1958 года в шахтерском по-Д уД селке Норт-Ранкин, затерявшемся на западна Ш ном берегу Гудзонова залива, собралась сес-ШШ JH сия суда Северо-западных территорий Кана-ЯШ ды. Женщина, представшая перед судом, спо-flwb ШЩ койно улыбалась, но когда огласили обвинение, в ее глазах можно было прочесть лишь полное недоумение.

— Именем ее величества вы, Кийкик, проживающая на озере Хеник, обвиняетесь в убийстве Утека. Что вы имеете сказать в свое оправдание?

Долгой ночью 7 февраля 1958 года из ледяной пустыни Арктики ринулся на юг через тундру Большой ветер. Он смахнул залежавшийся снег с черных утесов у озера Хеник и пустил снежных шаманов плясать по льду.

Взметенный снег наполнил тьму, и ни одно живое существо не могло устоять перед ним. Ничто, кроме снега, не двигалось в этой стране поверженных горных хребтов, промерзших болот и заметенных озер.

И все же в тундре теплилась жизнь. На берегу озера Норт-Хеник прилепились на пути свирепого шторма две снежные хижины. Люди, запертые бурей в этих белых темницах, слушали голос ветра. Его рев все время менял свой тембр, пока на заре не превратился в душераздирающий вой, который впивался в мозг, как иголки впиваются в обнаженное тело.

В меньшей из двух хижин — это была походная иглу — ограда, сложенная из снежных комьев и покрытая куском брезента, — прислушивались к ветру четверо людей. Пятый — годовалый мальчик — уже не слышал голоса бури. Его маленькое тельце было скрючено: длительный голод отдал его два дня назад на растерзание морозу.

Около тела мальчика притихли на снеговой лежанке две его сестры — Кайлак, родившаяся глухонемой в голодную зиму десять лет назад, и семилетняя Куй-ак. Обнявшись, они лежали под единственной в семье оленьей шкурой. Их наготу прикрывали лишь почерневшие от времени и грязи хлопчатобумажные пояса.

Вся остальная одежда, имевшаяся в семье, была съедена с наступлением зимы.

Их мать Хаумик, искалеченная параличом, пристроилась у лежанки рядом с горстью белого пепла. За три дня пурги пепел остыл, так как еловые ветки — единственное здесь топливо — давно сгорели.

В этом убо^гом убежище было так темно, что Хаумик не видела своего мужа Утека, лежащего у противоположной стены йглу. А Утек пристально всматривался в темноту, словно надеясь разглядеть приближение смерти.

Метрах в ста от них в другом йглу находились Кийкик, ее муж Хало и пятеро детей. И на них голод наложил свой отпечаток, но смерть еще не успела никого забрать.

Хало был сильным человеком, и до сих пор его силы хватало, чтобы обеспечить существование — свое и семьи. Размышления и предвидения он предоставлял Утеку — своему названому брату и постоянному спутнику в скитаниях по тундре. Утек мечтал и загадывал за них обоих.

Не отличавшийся ни крепким здоровьем, ни упорным характером, Утек был довольно неудачливым охотником, и ему часто приходилось полагаться на помощь Хало, чтобы прокормить свою семью.

Поистине они олицетворяли два начала человеческой природы: один пытался ограничить враждебность судьбы оружием разума, а другой полагался лишь на свои руки.

В от на эти две семьи и набросился Большой ветер в тот февральский день.

Они были совсем одни. Остальные восемь семей игальмютов в разгар зимних буранов попытались добраться пешком до Падлея.

Среди первых, кто покинул берега озера Хеник, был Ауликтук, тот самый Ауликтук, который в течение многих лет пытался противостоять зависимости от белых. Когда сдался Ауликтук, у других игальмютов уже не осталось сил сопротивляться. За ним потянулись и остальные. Но далеко не всем удалось перенести суровый путь на факторию через тундру.

Когда 8 февраля запоздалая заря забрезжила сквозь пургу, лишь Хало и Утек со своими семьями оставались в «обетованной земле», уготованной им белыми людьми.

Утек отдавал себе отчет в том, что пришло время, когда они должны или бежать, или встретить верную смерть в своих ненадежных йглу. Но он знал и жестокую правду: уходить было поздно. Съев почти всю кожаную одежду, что была у них в начале зимы, они не могли покинуть свое укрытие. И все же, нисколько не сомневаясь в исходе, Утек утром сказал Хаумик: