Вокруг света 1963-03, страница 14

на Утека, взял удочку и протиснулся в лаз, чтобы попытать счастья у лунки.

Утек молчал, хотя слова Хало были смертным приговором ему и его семье. Он знал, что у него нет сил ни для дороги, ни для рыбной ловли, ни для поисков еловых ветвей под снегом.

Он долго сидел, наблюдая за Кийкик, своей сводной сестрой. У них были разные отцы, но родила их Элитна, что умерла от голода двенадцать лет назад. Наконец Утек встал, неловко улыбнулся ей и сказал спокойно:

— Я схожу в Падлей. Только сначала мне нужно застрелить несколько куропаток, чтобы детям было что есть, когда я уйду. — С этими словами он взял ружье Хало и покинул йглу.

Он уже не чувствовал холода и не ощущал боли в горящем от голода желудке. Он шел сквозь пургу, направляясь к единственному в мире человеку, который мог бы поддержать его.

Невидимый, неслышный в воющем облаке снега, он шел, пока не оказался в одном шаге от скорчившейся фигуры своего брата, своего второго «я». Он простоял так целую вечность, зная, что сделает задуманное, но все же колеблясь, пока, наконец, ветер, насквозь продувавший его рваную парку, не напомнил ему: «Пора». Надо кончать, кончать эту безотрадную жизнь, которую Утек влачил долгие годы, кончать извечную борьбу народа, называющего себя игальмютами.

Когда подходит такой конец, нехорошо уходить одному. Утек считал, что горстка людей, вместе живших на берегу озера Хеник, должна вместе и уйти из жизни. И поэтому он поднял ружье и, уже не ощущая ужаса, выстрелил в затылок Хало.

Ветер проглотил звук выстрела, как море проглатывает камень. Утек вскарабкался по склону к йглу Хало, воткнул ружье в сугроб около лаза и прополз внутрь.

Он явился как Немезида, но он был слаб и немощен и так замерз, что не мог даже поднять руки, пока Кийкик не разожгла несколько оставшихся у нее веток и не подогрела ему чашку воды.

Разлившаяся по телу теплота вернула его к действительности и напомнила о его замысле. Он попытался заставить детей Хало выйти из йглу, но никак не мог придумать убедительного довода. Дети не хотели выходить из йглу. Он заметил, что Кийкик встревожена его странным поведением, и решил уйти. Он спасовал, как всегда, когда жизнь заставляла его действовать. Он был мечтателем, придумщиком; а того, кто всегда был исполнителем, уже не было в живых. Весь во власти нерешительности, он вытянул из сугроба ружье и стал сметать с него снег. За этим занятием и застала его Кийкик через четверть часа.

Кийкик испытывала серьезное беспокойство. Ее удивило, что Утек одолжил ружье Хало и не принес его назад. Теперь, когда она взглянула в глаза Утеку, все ее чувства были смятены одним — страхом.

— Отдай ружье, — быстро сказала она.

Утек не ответил, его рука продолжала скользить вдоль ствола, соскребывая снег. Кийкик шагнула к нему и схватила ружье, но Утек не выпускал его. Кийкик поскользнулась и потеряла равновесие, а когда поднялась, увидела, что Утек прикладывает ружье к плечу. Но его движения были болезненно медлительны, и она успела броситься к нему и оттолкнуть дуло в сторону, так что пуля унеслась в пургу.

Теперь преимущество было на стороне Кийкик. Ее силы удесятерила тревога за детей, и она одолела мужчину. Утек упал обессиленный, и она придавила его своим телом. На крик Кийкик выбежала старшая дочь Айлуак. Мать велела ей позвать Хало,

Айлуак, с ужасом взглянув на них, побежала к озеру. Отсутствовала она недолго. Ее рыдания превозмогли гул бурана.

— Отец не может прийти, он мертв! — крикнула она.

Распростершись над слабо сопротивляющимся телом своего брата, убийцы ее мужа, Кийкик стала допрашивать его спокойным, бесстрастным голосом.

Ни злобы, ни страсти не было в ее голосе, так же как и в твердых и тихих ответах мужчины. Единственное, что можно было почувствовать в их словах, это жуткое одиночество и беспомощность людей перед лицом стихий. Их слова были бессильны, как и они сами.

Пока они говорили, у Кийкик складывалось представление о том, что нужно делать. Пусть Утек считает их гибель неизбежной. Кийкик была настоящей подругой Хало, она тоже принадлежала к породе несокрушимых. Она не размышляла, она твердо знала — ее дети должны выжить, и первым препятствием, которое стояло между ними и жизнью, был Утек.

Она снова позвала Айлуак:

— Дочка, принеси мне нож.

Айлуак выползла из йглу вместе со своим младшим братишкой Карлаком, у обоих в ручонках были зажаты ножи...

Может быть, Кийкик было бы легче нанести смертельный удар, действуй она в порыве гнева. Но гнева не было. Она действовала, руководствуясь разумом, а не чувством, и хорошо осознавала все, что делала.

Она полностью отдавала себе отчет в том, какое непосильное бремя легло на ее плечи после смерти Хало. Теперь некому добывать пищу. Теперь некому тянуть сани, если нужно будет перенести стоянку. Неизбежный исход, который предвидел Утек, был рядом, в одном шаге. И все же с тем дерзким упрямством, которое рождается, когда цель ясна, Кийкик бросила вызов судьбе.

У тек был мертв. Она воткнула оба ножа в снег у его изголовья и пролезла в йглу. Дети, прижавшиеся друг к другу под шкурами на лежанке, уставились на нее своими черными бездонными глазенками. Она позвала Айлуак, и они вместе вышли в незатихающий шторм и потащили тяжелые сани вниз к лунке.

Вместе они подняли уже замерзшее тело Хало, положили его на сани, привезли к йглу и закопали в снег около лаза. Усилия утомили обоих, они забрались в йглу и. тяжело дыша, улеглись на лежанке.

— Теперь —- спать, — сказала Кийкик детям, и было в ее гогосе что-то, напоминавшее стон северного ветра. — А утром мы пойдем в Падлей, где достанем себе еду.

В это время в хижине Утека его жена и дети тесно принимались друг к другу, стараясь не упустить ни одной крохи оставшегося в них тепла. Куйак все еще хныкала от боли, и Хаумик дала ей воды. Даже вода доставалась теперь слишком дорогой ценой: ей приходилось растапливать пригоршни снега в кожаном мешочке на груди, тратя скудные запасы тепла, что еще хранило тело.

Сама Хаумик почти не спала в ту ночь. Утек не вернулся, значит, он осуществил то, о чем говорил, и смерть скоро настигнет его на пути в Падлей. Она поняла, что осталась одна: ведь Хало и его семья не могут помочь ей.

If рассвету 9 февраля ветер ослаб. На небе появились просветы, и температура упала до 45 градусов ниже нуля. Кийкик, которая тоже не могла уснуть в эту ночь, подняла детей, дала каждому по чашке теплой воды с лоскутками оленьей кожи и велела им собираться в путь.

Они быстро справились со сборами, так как видели в глазах матери неумолимую решимость. Через час пожитки уже были уложены на длинные сани. Затем Кийкик разорвала пополам полог йглу. Одним куском она укрыла могилу своего мужа. Из второго сделала на санях постель для двух своих младших дочерей — Неши и Аннокаты.

Они были слишком малы, чтобы пробиваться через снег, к тому же у них не осталось теплой одежды, Их парки из оленьих шкур давно пошли на пищу Хало и старшим детям, чтобы те могли охотиться и собирать дро за.