Вокруг света 1964-02, страница 21

E. ЧЕРНЕНКО

Онисейские ночи в июле — если теплоход идет от Красноярска вниз — не похожи одна на другую.

Первая еще настоящая — черная.

Вторая белая. Без красок, без теней, она как неконтрастный черно-белый снимок дня.

Третья — золотая. Эффектный закат, а потом два часа ровным холодным пламенем горят вода и небо, разделенные черной полоской дальнего берега. И пахнет она вовсе не хвойно, как две первые, а нежно, по-луговому, как будто ландышево, но это цветет на берегах лиственница.

И вот четвертая ночь — в Дудинке. Заполярная, солнечная. Ровное молочно-голубое сияние енисейского разлива, сонное пение комаров и теплоходных гудков. Поют где-то в глубинах души струны хорошего настроения. Взят первый аккорд большого путешествия, которое нам предстоит совершить через Путорану.

Что же такое Путорана?

Горы. А для нас это еще и нетерпение. И немножко нежности, вкладываемой каждым из нас в это слово.

Зоолог Сыроечковский перед нашим отъездом сказал:

— Для нас Путорана — почти белое пятно. Если вы действительно собираетесь туда, я вам составлю программу наблюдений.

Мы самодеятельная экспедиция. Наша задача: съемка цветного видового фильма, зоологические наблюдения, прокладывание никем еще не пройденного маршрута.

Успех каждой экспедиции, по словам канадского полярника Стефансона, обратно пропорционален числу ее участников. Отказывали самым близким друзьям. Так нас стало четверо.

Штурман и кинооператор — это я. Катя — ассистент кинооператора. Кстиныч — зоолог и рыболов. Лева — механик и завхоз. Трое из нас инженеры-электрики. Лева — техник. Каждому чуть больше двадцати пяти.

...На енисейском теплоходе мы пожинаем лавры, отнюдь еще не заслуженные.

— В отпуск на север? — удивляются попутчи-ки-норильчане.

— И даже в Путорану? Не боитесь? — Восхищенные взгляды.

Потом мы сидим на крыше вездехода геологов. Машина раскачивается, потому что стоит на плат-

Так испытывались устои нашей романтики.

Фото Е. ЧЕРНЕНКО

форме поезда. А поезд идет по тундре, в Норильск. От тундровых озерков веет холодком. В них плавают лепешки льда -- один большой блин на все озеро. Реки распиливают свои сахарно-белые наледи. А когда поезд застывает у одиноких станционных домиков, нас томит жара. В полночь мы ходили в Норильске по горячему мягкому асфальту, а утром увидели речку Но-рилку. По ней тоже плыли зеленоватые льдины.

К Путоране мы хотели добраться на катере.

«Ледовая обстановка тяжелая. Восточный ветер прижимает льды к истоку Талой», — сообщили на рыбозавод плановику Ивану Марковичу.

— Вот так, землепроходцы, — сказал он нам,— сегодня катер не пойдет, ждать придется. Что? Своим ходом? Талую вам не одолеть! Там течение километров пятнадцать в час. Встречное. А на пороге и двадцать пять будет.

Мы собрали свои байдарки тут же, у рыбозавода. Иван Маркович только пожал плечами. Он хорошо знал, что такое Талая и Путорана. Но что такое нетерпение, он не знал.

Мутное половодье с шумом мчалось вровень с корнями леса. Здесь не было «прибережка», по которому можно пройти бечевой. Пронести байдарки тайгой невозможно... И все-таки мы двигались вверх по Талой. И прошли за двое суток двенадцать из восемнадцати ее сумасшедших километров!

Когда испытывают самолет в аэродинамической трубе, его закрепляют в несущемся воздушном потоке. То, что мы делали на Талой, напоминало эти испытания. Мы медленно продвигались речным коридором, подтягиваясь за прибрежные кусты. На воду рядом с байдаркой нельзя было смотреть — начинала кружиться голова.

Если вода отрывала байдарку от кустов, за пять минут мы теряли завоеванное часами.

Талая испытывала устои нашей романтики. Мне нравится в путешествиях вот это: кажется, что ничего нельзя сделать, стихия сильнее, но решение приходит вдруг и требует потом только крайнего напряжения физических и духовных сил.

Сильнее всех нас в этом «внутреннем поединке» оказался Кстиныч. Он умел быть счастливым в самые трудные минуты. Я знал Кстиныча как умного парня, философа и полиглота (он владеет, кажется, шестью европейскими языками). В минуты трудные открылся еще смельчак и острослов. Он сыпал шутками, блистал остроумием. И это будто помогало: байдарка «Хальмера» упрямо шла впереди. Под стать Кстинычу и его напарник. Еще совсем недавно Лева плохо представлял себе плавание на байдарке. Но он прошел армейскую школу и был уверен, что для солдат нет невозможных вещей. Два первых дня на порожистой речке сделали его хорошим байдарочником.

Наша с Катей байдарка носит нежное имя «Са-ламина». Течение мы преодолеваем труднее, сказывается, видимо, слабость нежных девичьих рук.

...Катер подобрал нас через двое суток, в полночь. По реке лед уже не шел. Западный ветер разметал его по озеру.

После порога, за очередным поворотом увиделась вспаханная ветром синь озера. Нас встретила сияющая улыбка Путораны — на востоке синели горы. Заполненные фиолетовым туманом ущелья фиордов звали к себе.

«Вокруг света» № 2

17