Вокруг света 1964-02, страница 22

Это был самый щедрый и самый синий день.

Катер то быстро бежал, оставляя на взволнованной сини след jf^Jyr спокойной воды, то едва полз че-рез позванивающее нежно-зеленое ледяное поле. Над головой через все небо протянулись белые полосы «лыж» — предвестников хорошей погоды. И все приближалась, становилась рельефнее синяя стена плоскогорья. Уже различались «снежники» и зеленая полоса тайги у их подножья. И некрасивая речка Талая вспоминалась уже как что-то замечательное.

Потом катер вошел в фиорд озера Глубокого. Узкая щель фиорда была заполнена совсем другой синевой. Все спали в кубрике, но мне спать грешно — я кинооператор. И я стоял на бодрящем холодном ветерке. Как снять все это, чтобы волна синевы, заполнившая весь мир, хлынула на зрителя?..

Готовясь к съемке, я прочитал зимой все написанное в книгах о Путоране, чтобы заранее представить себе характер ее пейзажей. Я знал, что это плоскогорье вулканического происхождения и слои черного твердейшего диабаза чередуются в нем со сл.оями туфа. Знал, что крутые склоны фиордовых долин ступенчаты и хранят все лето снежники-перелетки.

Но не верилось, что все это существует уже миллионы лет. Мне казалось, что этот пейзаж создан природой только для XX века. Все ждалось, что среди этих плоских синих гор увидится вдруг арктический город, каким он представляется современным архитекторам. Что будут стекло и алюминий домов-башен, прозрачные ходы-галереи и прозрачный купол над центром города...

Вместо города в конце фиорда открылось зимовье — «рыболовная точка». Это был арктический вариант «рая». Неизгнанные и постаревшие, в нем жили «Адам и Ева».

— Не скучно вам здесь? — спросила Катя рыбака л его жену.

— Зачем скучно? — ответил рыбак. — Радио есть. Диккенса читаем. Зимой охотимся. Летом рыбачим.

От зимовья мы уходили уже на байдарках, дальше, в Путорану, против течения реки Муксун, затопившей лиственничную тайгу. Мы плыли по зеркальному разливу среди погруженных в воду Деревьев. Здесь начиналась настоящая работа для нашего зоолога.

К увлечению Кстиныча мы относимся иронически. Но он этим не смущен, такой уж человек. Основное его занятие в лаборатории — изучение эмиссионных свойств металлов. От электроники до галдящего птичьего грая — дистанция! Но для него все это — Природа. Он счастливый человек, сохранивший умение удивляться всему с восторгом ребенка, и природа для него как-то непостижимо едина.

Серая, под цвет прошлогодней травы, гагара плюхается с болотной кочки перед самым носом байдарки. Она разгоняется, оставляя пенный след, и взлетает. Красиво летит: длинная шея прогну-

18

Щ та-киноактриса.

та, изящное тело вытянуто. Для меня гагара — это только «красиво», и я жалею, что не успел ее снять в полете. А Кстиныч пристает к берегу и внимательно осматривает оставленное птицей гнездо. Там лежат два яйца в лужице воды. Гагара не может взлетать с земли и гнездится поближе к воде. Это наблюдение Кстиныч записывает в свой зоологический дневник.

Теперь низко, над самой водой, проносятся стайки уток и садятся у дальнего берега. Наш зоолог, что называется, «до зубов» вооружен. У него сильный морской бинокль, к «Зениту» привинчен «дальнобойный» объектив. Для него мало увидеть и сфотографировать, скажем, этих уток. Ему нужно установить еще, что это: турпаны, шилохвосты" или чернети? Пролетные это птицы или местные?

На привалах мы почти не видим зоолога. Кстиныч бродит в кустах, ищет птичьи гнезда, следы оленей и хищников. У нас с Кстинычем интересы разные. Иногда мы не понимаем друг друга, но цель, как видно, у нас одна — больше узнать, больше запечатлеть, я — на кинопленке, он — в свое-м дневнике.

Полярная крачка позирует Кстинычу.