Вокруг света 1964-07, страница 39
III Горы я видел и прежде — горы курортного Черноморья. С пляжа, где люди оценивающе разглядывали друг друга, словно ставили свои тела на весы, горы казались отстраненными, бутафорскими. И сейчас, когда я разглядывал горы из щели бойниц сторожевой башни, на которую мы вскарабкались, горы, как и прежде, казались отстраненными. Своей громадностью горы поражали воображение, но выглядели все же увеличением того, что я уже встречал, о чем читал. Это были знакомые полотна, пусть живые, но все же картины, как бы вставленные в рамы картины. Для меня чего-то в горах не хватало, что одухотворяло бы, очеловечивало бы это нагромождение скал. Глаз невольно разыскивал для отдыха солнечные полянки И мы словно очутились дома, когда, войдя на гору, вдруг обнаружили себя в сосняке, в кустах, в которых нашли наши, средней русской возвышенности, грибы, нашу землянику, уже затвердевшую, запекшуюся на солнце в сладкую корочку, нашли груду ореховой скорлупы, нащелканной нашей белкой. IV Сакля, прикрепленная к сторожевой башне рода Гагиев. Подступают громадные горы, и все, чтобы выдержать натиск гор, кажется, должно быть громадным, равносильным горам. Шустрые свиньи бегают как собачата. Низкорослые коровы. Приземистые лошади V ...Макушка башни отвалилась, стена растрескалась, и вал с глазницами бойниц в метинах, выщербленный. Напротив другая башня, с останками развалившейся крепости. И крепость, и башни, оцарапанные пулями, и напластованные горы, казалось, хранили в своей замурованной тишине какую-то тайну. Невольно ждешь, что камни оживут, наконец, от накопленной веками боли и раскроют то, чего еще никто не знает. Но, посеченные свинцом, камни молчат, как надгробные памятники. ...Старик Лекка не знает точно, сколько ему лет, но он помнит еще времена, когда эти башни огрызались ответным огнем, он помнил Коста Хетагурова, приехавшего в долину на охоту, чтобы здесь, в стороне от «всевидящих глаз и все-слышащих ушей», набраться здоровья и сил и, обретя любовь, снова петь борьбу. И сейчас в свои девяносто восемь лет Лекка делал то, что делал в шестнадцать: он косил сено для скотины, заготовлял корм на зиму. Косил он, привязывая себя к стволу дерева, чтобы не свалиться под откос: здесь все отвоевываешь у гор. Старик Лекка, высохший, легкий, выветренный, как будто из одной пористой дубленой кожи, на которой живые, цепкие, все замечающие глаза. Когда он улыбнулся, то и горы и эта башня, казалось, уже не имели того значения, которое мы и исторические хроники им приписывали. Лекка что-то сказал и развел руками. Георгий перевел: — Лекка извиняется, что заставил нас ждать. Он не знал, что у него гости. А когда узнал, то рад, что... Старик опять заговорил по-своему. — О! Салям алейкум, — воскликнул Георгий, — он приглашает нас к себе, в саклю. ...Низкий потолок, люлька в сетке, узкое окно. Нет ни одного предмета, что служил бы украшением, все только с рабочим назначением. Кто-то из нас спросил: — Почему дают башням разрушаться? Ведь это памятники древности. Очевидно, старику это прошлое не столь было дорого, как молодым, знающим о прошлом только по картинкам и учебникам. Старика- Лекка вопрос развеселил. Он не засмеялся, а только сморщился, но так, что было видно, что он смеется глазами, морщинами, подпрыгивающей бровью. Он сказал не то всерьез, не то в шутку: — Эти башни нужны были тогда, когда нужны были храбрые люди. — Разве сейчас нет храбрых людей? — сказал я Георгию, чтобы он перевел мой Вопрос. Старик подумал и ответил: — Теперь не та храбрость нужна. А эти башни нужны были тогда. Я жил и на плоскости, — сказал Лекка и, как бы поясняя то, что он хочет сказать, добавил: — И там, на плоскости, у меня не было врагов. Георгий переводил: — Лекка говорит: дружба зависит от самого человека. Лекка говорит: в дружбе тогда живешь со всеми, когда отдаешь больше, чем берешь, а больше даешь тогда, когда любишь, и хочешь, чтобы и тебя любили. Лекка покачал головой. — Слишком много ненависти, слишком много. И мне вдруг открылся смысл тишины, замурованной в башнях. Селение Верхний Чегем. 3 Вокруг света» № 7 |
