Вокруг света 1964-08, страница 14

уголке, маленьким и щуплый, с прической подростка, — тридцати ему никак не дашь. Мне становится почему-то жаль его. Наверно, то же самое испытывает и Славик.

— Куда же ты теперь?

— Не знаю, — Поддубный нервно теребит свою челку. Видно, здорово ему неловко перед нами. — Я уже и бондарил, и шоферил, и золото мыл, даже сапожничал, — он горько усмехается. — А вот рыбачить не могу — укачиваюсь...

Вдруг гулко застучала машина, и мы легонько ткнулись о что-то. На минуту все смолкло. Потом по палубе простучали чьи-то сапоги.

— Поддубный, к капитану за документами! — крикнули сверху.

Мы выбираемся на палубу. Высоко над нами, на высоте трехэтажного дома свободно гуляют стрелы, стрекочут лебедки, покрикивают «вира—майна». Плавбаза «Пищевая индустрия» обрабатывает продукцию. Ее густо облепили суденышки. Мы все по сравнению с нею просто мизер.

Поддубный стоит со своими обшарпанными деревянными чемоданами и ждет, пока спустят трап. Ветер бесцеремонно треплет его жиденькие волосы.

— А где твоя шапка? — спрашивает Славик.

— В море сдуло.

— Погоди, — Славик быстро исчезает в кубрике и через минуту появляется со своей новой ушанкой. — Возьми!

— Нет, нет, — бормочет Поддубный.

— Бери, бери! Будешь в ней на работу ходить.

Вечером подходим к району лова. Яркой иллюминацией расцвечена наша плавучая деревня. Если присмотреться внимательней, жизнь нашей деревни таит много чудес. Иллюминация ярче обычной — лов удачный и больше судов «сидят» на сетях; огней не густо — рыба ушла на глубину, и идет напряженный поиск. Деревня оживает, огни приходят в движение.

Эфир живет своей обычной жизнью: многоголосо, шумно. Кто-то распекает кого-то — чего, мол, шляешься по моим сетям! Ослеп, что ли? Кто-то ведет дипломатические переговоры по части духовной пищи, если не хочешь «Свадьбу с приданым», могут отдать «Девушку без адреса» за «Два бойца».. Кто-то просто зовет в зфир: «Эридана, Эридана...»

Подходим, наконец, к «Утесу». За ним уже выстроилась кавалькада судов. Занимаем свое место. В порядке очереди мы шестые. На подходе еще несколько посудин. Не дожидаясь их, разворачиваемся в походную колонну: впереди — неуклюжий, как утюг, наводящий «Утес», за ним — все остальные суда.

Идем за «Омулевкой». Ночь тихая, звездная. Правда, слегка покачивает. На вахте меня сменяет Славик. Желаю ему счастливой вахты и спускаюсь в кают-компанию. Ребята уже поужинали и играют в домино.

Сейчас Дед расправляется с Лешкой — за пристрастие к игре в карты. Лешке неловко. Он торопит Деда. Камбуз все-таки рядом, и Тая может все увидеть. И лучшие Лешкины чувства будут посрамлены. Но Дед не спешит. Он растягивает удовольствие. Входит Тая.

— Опять, — говорит она и качает головой. — Ребята, ведь это не эстетично. — И посматривает на распухший Лешкин нос. Проигравшего по носу бьют картами.

— Серега, сыграешь? — предлагает Коляня.

— Нет, спасибо, мне после этого не спится, — отвечаю и заглядываю в радиорубку. Там один-одинешенек сидит Макс и с глубокомысленной миной что-то выстукивает на машинке одним пальцем. Старательно так выстукивает. Даже лоб вспотел.

Заглядываю через плечо. Оказывается, радиограмму сочиняет.

«Дорогая моя жена! Спасибо тебе за дочь...» На этом Макс основательно застрял. Наверно, у него возникли творческие затруднения.

Кто-то включает трансляцию, и в кают-компанию тотчас врывается тревожный и шумный голос промысла.

— «Омулевка», приготовились! — кричит наводящий.

Следующая очередь — наша. Это неожиданным образом разрешает творческие затруднения Макса и спасает нос Лешки от новой экзекуции. Мы расходимся по своим местам и настраиваемся на волну ожидания. Ленивой медузой проплывает мимо время...

«Утес» командует:

— Приготовиться!

— Есть приготовиться! — отвечает капитан.

Витька уже в шлюпке в своем неизменном оранжевом жилете.

«Утес» бросает буй. Как раз в центре косяка. Запись еще продолжается. «Хорошая запись, — говорит «Утес». — Богатая. Целых три сантиметра!»

— Поехали! — кричит капитан.

Витька прикладывает руку к воображаемому козырьку. Это, конечно, шик. Но Витька без этого не может.

Мы делаем хитрый маневр на ветер и идем в замет. Все остальное вершится с точностью и слаженностью часового механизма. Замыкаем невод в кольцо, подтягиваем низа и готовимся к выборке. Кан, как и прежде, бегает вдоль борта и гремит кувалдой. Сегодня он гремит не зря. Михалыч водит по неводу прожектором, и мы видим, как у нас в кошель

ке мечется, плещется косяк. Огромный косячище! Такого мы еще не брали. Мы и выбирать-то невода еще не выбирали, а косяку уже не хватает простора. Все молчат, словно онемели.

— Включить верхний свет! — голос капитана возвращает нас к действительности.

Наша «Орловка» вспыхивает, как рождественская елка в новогоднюю ночь. Смотрите все! Смотрите! Мы на сетях, к нам тоже пришла трудная долгожданная рыбачья удача!

Начинаем выборку невода. Осторожно подтягиваем и укладываем на площадку дель. Первый, второй, пятый литера... Все, стоп! Дальше нельзя — косяк силен и может порвать невод.

Нас быстро дрейфует в сторону от нашей деревни. Ее огоньки видны теперь едва-едва. Видно только, как в небе полыхает зарево.

Закрепляем к пробке аварийные кухтыли, на всякий случай, чтоб косяк не подтопил ее, а Марконя тем временем зовет шхуны:

— «Нерпа», «Сивуч», «Лах-так», «Оленница»! Я «Орловка», я «Орловка». Есть рыба, много рыбы, сообщаю наши координаты, сообщаю наши координаты...

На палубу выходит Тая и угощает нас свежим ароматным хлебом. Он еще теплый, наверно, только из печки.

— Проголодались небось, — смеется, и в ямочках щечки. Эти ямочки и сразили, наверно, нашего Лешку под корень.

На голове у Таи трепещет легкая газовая косынка. Вдруг ветер срывает ее и уносит в море. Мы даже глазом не успели моргнуть. Глядь, и нет косынки. Лешка сбрасывает робу, он полон решимости, но Тая останавливает нашего доблестного рыцаря.

— В чем же вы теперь на танцы ходить будете? — спрашивает Лешка, а сам некстати краснеет.

Но Тая тоже умная девушка. Она просто не замечает Лешкиной неловкости.

— А вы разве ходите на танць в шапке?

— Нет, — отвечает Лешка.

— Ну, вот,—обрадовалась Тая.

— Я танцевать не умею, — признается Лешка.

— Это дело поправимое, — смеется Тая. — Придем в Холмск — я вас научу.

Лешка рад, ему хочется как-то проявить себя. Скажем, слазать на мачту или пройтись на руках по трюму, но Тая уходит. И он остается наедине со своей любовью и рыбой.

Ну, а мы? Мы отворачиваемся. Разве мы позволим себе смеяться над лучшими чувствами товарища? Конечно, нет! Тем более что вдали уже показались огоньки шхун и впереди у нас новая бессонная ночь.

И мы ей рады.

Магадан

12