Вокруг света 1965-01, страница 53

кая англичанами и разгневанным морем, Испанию объял ужас перед грозной опасностью, которая исходила от столь маленького острова. Оторопь брала при одной только мысли о великолепных могучих кораблях, что покоятся теперь на дне или разбились на куски о скалистый ирландский берег.

Англия запустила свою длань в Карибское море, захватила некоторые острова, — Ямайка, Барбадос были уже под ее властью. Теперь товары, производимые в метрополии, можно было продавать в колониях. Лишь колонии с достаточным населением могли увеличить могущество небольшой державы; и Англия принялась заселять свои новые земли.

Младшие сыновья родовитых семей, прокутившие состояние, повесы, разоренные дворяне устремились на острова Вест- и Ост-Индии. И как легко теперь стало отделаться от опасного человека. Королю достаточно было лишь даровать ему землю на этих островах, а затем выразить желание, чтобы тот жил в собственном владении и обрабатывал там плодородные земли на благо английской короны.

Корабли увозили из Англии множество колонистов: картежники, игроки на бегах, сводники, недовольные церковью, паписты — все они ехали владеть землями, но работать на них не собирались. Корабли работорговцев из Португалии и Нидерландов не успевали удовлетворять растущий спрос на чернокожий живой товар из Африки, требовалось все больше рабочих рук.

Из тюрем забирали преступников, ловили бродяг на улицах Лондона, нищих, что весь день простаивали у церковных дверей, людей, подозреваемых в колдовстве или государственной измене, или в том, что у них пролаза, или в папизме; и всех их отправляли на плантации по закону о принудительном труде. Поистине выход был найден превосходный, и английская корона стала получать доходы от своих никчемных подданных, которых раньше приходилось кормить, одевать да вешать. В этом была еще одна выгодная сторона. Целые кипы приказов о принудительном труде, где уже имелась государственная печать и лишь нужно было вписать имена, продавали некоторым капитанам. Они получали указания действовать крайне осмотрительно, когда нужно будет проставлять в этих приказах имена.

И вот рощи кофейных и апельсиновых деревьев, сахарный тростник и какао стали занимать все больше и больше земель на островах. Возникали, конечно, и мелкие неприятности, когда кончался срок действия приказов. Но лондонские трущобы, видит бог, очень скоро порождали новых рабов, а у короля враги тоже не переводились.

Англия становилась владычицей морей, ее губернаторы, дворцы и чинЬвники прочно утверждались в Новом Свете, а из портов Ливерпуля и Бристоля выходило все больше и больше кораблей, груженных фабричными товарами.

4*

С наступлением дня Генри был уже в предместьях Кардиффа, все его страхи исчезли; с новым волнением он дивился тому, что открывалось вокруг. Он не верил своим глазам: дома, ряд за рядом — и двух одинаковых не увидишь, — бесконечные цепи домов, как стройное войско. Он и не представлял себе такого, когда люди рассказывали ему о городах.

В лавках открывали ставни, выставляли напоказ товары, и Генри, проходя, смотрел на них широко раскрытыми глазами. Он все шагал по какой-то длинной улице, пока, наконец, не вышел к пристани, где поднимался целый лес мачт, опутанный паутиной снастей. На одни корабли грузили тюки, и бочонки, и мясные туши; другие выбрасывали из своих трюмов невиданные заморские ящики и плетеные соломенные корзины с разными товарами. На пристани царила невообразимая суета. У юноши появилось трепетное предчувствие праздника. Это чувство возникало у него и дома, когда у них в деревне ставили ярмарочные балаганы.

С одного корабля, который только что отчалил, грянула песня, ясно доносились звучные слова чужого наречия. Плеск волн, ударявшихся о борта кораблей, приводил Генри в такой восторг, что щемило сердце.

Наконец он дошел до какой-то шумной таверны. «Три пса» — так называлась таверна, и все три были изображены на вывеске — они сильно смахивали на трех перепуганных одногорбых верблюдов. Генри толкнул дверь и очутился в большом зале, где было полно народу. Он спросил у толстяка в фартуке, можно ли здесь перекусить.

— А деньги у тебя есть? — подозрительно осведомился толстяк.

Среди многоязыкого гомона юный Генри забыл обо всем на свете. Он слушал неведомые дотоле звуки и смотрел на невиданные диковины: на серьги генуэзцев, на кортики голландцев; разглядывал обветренные красные и коричневые лица. Он бы мог простоять так весь день, позабыв о времени.

Чья-то большая, покрытая мозолями рука взяла