Вокруг света 1965-02, страница 64

пять домов поменьше, там жили чиновники, посыльные, наемные королевские офицеры. На окраинах беспорядочно сгрудились крытые пальмовыми листьями хижины рабов. В центре города красовались шесть церквей, два монастыря и величественный собор: все они ломились от золотой церковной утвари и риз, щедро усыпанных драгоценными камнями. Уже двое святых провели свою жизнь и скончались в Панаме — быть может, и не столь знаменитые, но, несоллненно, достойные того, чтобы их мощи объявили святыней.

Большую часть города занимали дома, конюшни и казармы, принадлежащие королю.

Здесь на складах хранилась собственность короля — десятина от всего, что производили эти щедрые земли; и время от времени, когда приходили караваны судов, сокровища переправляли через перешеек на мулах, грузили на корабли и везли в Испанию.

Поистине Панама была опорой Испанского королевства, ибо она оплачивала новые дворцы и новые войны короля.

В награду за звонкую монету, что непрерывно текла в казну, король удостоил город высокого ти-

И ЭТО XX ВЕК!

КРОВАВАЯ ТРАДИЦИЯ

Столетние дубы в окрестностях Гейдельберга вновь становятся свидетелями кровавых поединков между членами студенческих корпораций. «Железный канцлер» Бисмарк мог бы одобрительно кивать из гроба — этому апостолу немецкого юнкерства, разумеется, должно понравиться возрождение «старой доброй традиции», которая поддерживает в дуэлянтах «прусский дух», любовь к военным авантюрам, твердолобое желание огнем и мечом подчинить себе мир.

В ФРГ дуэли официально запрещены, но «шрамо-вые доблести» в большом почете. Если раньше студентов со свежими шрамами не допускали к экзаменам или к очередной сессии, то теперь покровители дуэлей даже обещают устроить зарекомендовавших себя «бойцов» на хорошую работу. «Германии, — кричат они, — нужны люди, которые для разрешения споров готовы применить оружие».

тула; Панама косила гордое имя — Благороднейший и Верноподданнейший город Панама и по рангу была не ниже Кордовы и Севильи; недаром городские чиновники получили право украшать свою грудь золотой цепью. Король даровал городу блистательный герб: слева — щит на золотом поле, справа — две каравеллы и пучок стрел, и над этим Полярная звезда — звезда открытий, а львы и замки обоих испанских королевств окаймляли щит. Поистине Панама была одним из величайших городов мира.

В самом сердце Чаши золота была широкая мощеная площадь с возвышением посредине, откуда по вечерам лилась музыка. Музыка играла, по площади прогуливались горожане; и по тому, как и с кем они беседовали, можно было судить об их положении в обществе. Купеческая верхушка отличалась непомерным чванством и ревниво охраняла свое достоинство: днем купец мог униженно •торговаться из-за цены на муку, но вечером на Пласа он надменно кивал всем, кто был хоть немного беднее его; правда, это не мешало ему заискивающе кланяться тому, кто богаче.

Горожане были избалованы полной безопасностью своего города. С одной стороны его защищало море, а чужие корабли в тех краях не показывались, со стороны суши он был обнесен стеной, а дальше шла обширная трясина, которую в случае опасности можно было затопить; тогда город становился настоящим островом.

Кроме того, нападающим пришлось бы прорубать себе путь через джунгли, которыми порос перешеек, и идти вперед по узким тропкам, а их могут с легкостью перекрыть даже мелкие отряды обороняющихся. Никто и не предполагал, что найдется сумасшедший, который возмечтает захватить Панаму. И даже когда Кампече, Пуэрто-Белло и Маракаибо поочередно пали под натиском пиратов, купцы из Чаши золота только пожимали плечами и занимались своим обычным делом. Это, конечно, большое несчастье, обидно, что их соотечественники становятся жертвой разбойников, — но чего им еще ожидать? Их города расположены на слишком опасных берегах. Панама сочувствовала, но сема не испытывала никакого беспокойства, оставалась безмятежной. Господь милостив, а дела... дела идут отвратительно — денег стало теперь мало, а земледельцы трясутся над своим добром, как воры.

Губернатором Панамы был дон Хуан Перес де Гусман, невозмутимый вельможа, посвятивший жизнь одной-единственной цели — быть истинным аристократом. Он муштровал свою немногочисленную армию, без конца выдумывал солдатам новые мундиры и неустанно следил за тем, какие браки заключаются его родственниками. Всю свою жизнь он был солдатом — может, и не слишком ревностным служакой, но блестящим офицером. Предписания, которые он рассылал своим подчиненным, были исполнены величия. Приказы сдаваться, которые он направлял в окруженные его солдатами индейские деревушки, были полны благородства. Население любило своего губернатора: он так изысканно одевался, он был воплощением достоинства и в то же время снисходительности. И каждый день, когда он гарцевал по улицам города, окруженный всадниками, горожане шумно его приветствовали.

Если бы распространились хоть какие-то слухи о возможном нападении, один лишь вид блестящего дон Хуана развеял бы всякую тревогу. Он принад