Вокруг света 1965-02, страница 66

Сисим, открой дверь!

(Окончание. Начало на стр. 1)

Сегодня закончили работы в Щетинкине. С понедельника будем работать в Сисиме. Работа та же самая — поднимать маневровые пути. Ювелирная, как говорит наш Антон.

Завтра воскресенье. Собираемся сходить на Лысую — есть тут такая горка, самая высокая в округе. На макушке у нее огромная каменная плешь. Говорят, панорама с нее — блеск!»

С Лысой ничего не вышло. Утром нас вместо Лешки разбудил Антон. Он ввалился к нам, грохоча сапогами, и встал посреди комнаты с извиняющимся, но решительным видом.

— Хлопцы, есть работенка. В Щетинкине сошли с рельсов две платформы.

Работа так работа. Через двадцать минут мы ехали на дрезине в Щетинкино.

Нас уже ждали 40-тонный кран и главный инженер поезда Игорь Юрьевич Григорьев. Платформы стояли перекосившись. Сойдя с рельсов, они пропахали глубокие борозды, сломали по десятку шпал и зарылись в землю по самые оси.

— Как же это, Игорь Юрьевич?

— Халатность. Доверили бригаду студенту-прак-тиканту. Вчера бросил незашитым чуть не целое звено. Вот результат. Ну, в темпе, ребята! Время не ждет.

Мы бросились заводить трос. Платформам очень не хотелось обратно на рельсы. Они сопротивлялись как могли — раскачивались, грозили придавить всей своей многотонной тяжестью. Пришлось снимать их с тележек, складывать под железным брюхом клети из шпал, втаскивать тележки отдельно. Через три часа мы их обуздали.

Девочка тащила лопату. То есть вообще-то трудно было сказать, кто кого тащил. Девочка была маленькая, а лопата — площадью почти в квадратный метр и черенок с хорошую оглоблю.

— Не тяжело ли, милая?

Девочка подарила нам самый презрительный взгляд из своего арсенала. Хотела еще что-то добавить, но не успела — лопата поволокла ее дальше. Мы потом часто встречали их обеих — девочку и лопату. Лопата, побывав в чьих-то умелых руках, выглядела чайной ложкой по сравнению с тем, что она представляла из себя раньше. А девочка с боль-щущими презрительными глазами — это была просто Наташка Круглик, практикантка из ТашИИТа. Презрение во взгляде объяснилось очень просто: Наташка не любит праздных разговоров со всякими прохожими и проезжими.

Их тут несколько девчонок из Ташкента — практикантки после третьего-четвертого курсов. Вскоре мы стали друзьями. Однажды в разговоре (третий день подряд лил дождь и было как-то пасмурно на душе) кто-то из них вздохнул:

— А наши сейчас в Ленинграде...

Оказывается, у них было несколько мест на выбор — Ленинград, Новосибирск, проектный инсти

тут в самом Ташкенте. Выбрали Абакан — Тайшет. Мы спросили почему. Очень уж нам хотелось уличить этих серьезных девиц в романтизме.

— Вы же не знаете, какая это дорога! Сразу видно, что вам все равно. Ну где еще вы найдете семьсот инженерных сооружений на шестьсот сорок семь километров пути? Каких? Труб, мостов, виадуков, тоннелей.

— А по сложности трассы? А по объему работ? Представьте себе сорок пять миллионов кубометров грунта! И треть из них — скалы!

— Здесь же самая лучшая техника. Вы видели, как работает балластер? А стотридцатитонный поворотный кран — это же уникальная вещь!

Действительно, получается не романтика, а трезвый расчет. Будущим инженерам упустить такую практику — это обокрасть самих себя. Так что о Ленинграде они не жалеют. А если и вспоминают иногда, то это так, в дождь.

— Пять ящиков вперед! — так у нас начинается утро. Мы рихтуем путь, который подняли вчера. Рихтовка — это та самая ювелирная работа, которую не умеют делать машины. Просто не придумали еще таких машин. Это доводка пути вручную. А ящик — это промежуток между двумя шпалами. Рихтовка начинается с того, что человек двена-дцать-четырнадцать берут ломы и идут по шпалам. Один из них несет лом концом над самым рельсом. Антон следит за ломом и, как только он доходит до изгиба, кричит:

— Хорош!

Мы расходимся в обе стороны от этой точки, втыкаем ломы под рельсы и начинаем двигать путь. Рывок под каждый ударный слог. Рельсы двигаются сначала легко, потом все труднее. На свежем балласте — легко. На старом и плотно подбитом — можно оторвать себе руки. И с каждым рывком тяжелеет лом. Лом не лопата, его не обрубишь. Его приходится принимать в первозданном виде. И считать, что тебе крупно повезло, если твой лом создавался в расчете на нормального человека. В нашей бригаде все ломы рассчитаны минимум на Гаргантюа.

А команды следуют одна за другой в нарастающем темпе:

— Пять ящиков вперед, на гору!

— Шесть ко мне, к реке!

— Десять назад!

И только, когда Антон ошарашивает нас совсем уж бредовой командой: «Шесть туда-обратно!» — наступает передышка. Мы втыкаем ломы в землю и ждем объяснений.

Я смотрю на Бориса. Пальцы, сжимающие лом, вздрагивают от напряжения. Но зато в глазах Бориса нет и тени усталости.

Борис широко улыбается.

— Не тяжело, старик?

— Нет. Десять часов в лаборатории — это тяжело. А здесь — одно удовольствие, — и с размаху вонзает под рельсы зазвеневший лом.

Поехали!

Теперь можно утверждать, что Сисим открыл свои двери.

Л. ФИЛИМОНОВ, наш спец. корр.

Абакан — Тайшет — Москва

64