Вокруг света 1965-09, страница 52

КОНРАД ФИАЛКОВСКИЙ, польский писатель

ам, космонавтам, звезды гораздо ближе, чем вам, на Земле. Мы живем среди них, как вы среди деревьев... — говорил Аро. Он совсем недавно окончил Академию Космонавтики, и поэтому я нисколько не удивился его словам. Сидящий рядом с Аро коренастый невысокий мужчина молчал. На его груди блестела серебряная стрела покорителей космоса. Это был Ван Эйк — космогатор планет внешней группы, как его отрекомендовал мой друг Рани.

Мы покидали Землю, чтобы пройти полугодовую практику на спутниках Юпитера, и устроили прощальный вечер. Ван Эйка пригласили, как «человека оттуда». Для нас космическая экзотика начиналась сразу же за орбитой Мар-са. Для Ван Эйка слова «Титан», «Европа», «Плутон» были чем-то так же хорошо знакомым, как нам пульт настольного вычислителя. Мы хотели, чтобы Ван Эйк убедил нас, что там тоже жизнь, а не бесконечное ожидание возвращения на Землю. Но Ван Эйк молчал, как все старые космогаторы, годами молчащие в тишине кабин своих ракет. Зато Аро говорил за двоих.

— ...с н^ми звезды разговаривают. Подумайте, где-то в ледяной бескрайней пучине космоса взорвалась Новая. Ты сидишь в космолете и слышишь ее зов, брошенный во вселенную в то время, когда не существовал еще род человеческий...

— Ну, Аро вошел в резонанс. Теперь его монологу конца не будет, — заметил Рани. — Знаешь что, — обратился он к Аро, — расскажи-ка еще, как там космогаторы с волновиками беседуют.

Он явно издевался, потому что волновики — это мифические формы жизни электромагнитных волн, навещающие космогаторов во время полетов то в виде удивительных голосов и призывов, то в форме приказов изменить курс ракеты. Легенда гласит, что погибают те кто им поддается.

После слов Рани наступила пауза. Совершенно неожиданно заговорил Ван Эйк:

— Я знал космогаторов, которые убеждены в их существовании.

Он на минуту замолчал, и я подумал, что голос у него теплый и глубокий, как трансформатор под током.

— В легенды, даже космические, я не верю, не то я мог бы поклясться, что встречал волновика, — продолжал Ван Эйк.

Я внимательно посмотрел на него. Нет, он определенно не относился к разряду людей, любивших выдумки. Такие истории обычно придумывают для слушателей, а мы его явно не интересовали.

— Если можешь, расскажи, — попросили мы.

Ван Эйк словно не расслышал. Его выцветшие

глаза смотрели равнодушно, не замечая нас, как не замечали тысяч звезд, окружающих летящую ракету.

— Я расскажу, — сказал он наконец. — Но вы все равно не поверите. Те, кому я переслал рапорт,

направили меня на психиатрические исследования... Это было три года назад. Я летел с Марса на Европу, второй спутник Юпитера, на неповоротливой товарной ракете. Полет был несложный. Около спутника я погасил скорость и вышел на замкнутую круговую орбиту в плоскости экватора. Подо мной проплывали белые равнины, окруженные амфитеатрами скал. Скалы собирались в горные цепи, а их вершины вздымались на тысячи метров вверх, вызывая беспокойное дрожание стрелки альтиметра. Я пролетал над одной из глубоких котловин. Ее отвесные стены были хорошо видны в нижнем экране. Вдруг шум в динамике утих, и послышались слова: «О... нет, это невозможно...» А потом крик: «Томми спаси., мы погибаем!..»

Столько было ужаса в этом женском голосе, что я сразу подумал о трагедии, разыгрывающейся где-то на этом участке скал и пустоты. Я дал автомату команду возвратиться, включил радарный искатель. Но даже максимальное увеличение телеэкрана не обнаружило ни корпуса ракеты, ни следа человека. А в ушах еще звучал грудной, полный отчаяния голос. Я ожидал" повторного призыва, однако приемник молчал. Неужели человек погиб, неужели это были последние слова, прежде чем лопнуло стекло шлема, дыхание превратилось в иней, глазные яблоки — в две льдинки?.. Внизу не было ничего, кроме вечной неподвижности мертвой планетки.

С полчаса я кружил над котловиной. Вызвал обе базы, находящиеся на Европе: их приемные станции не отметили никакого сигнала. Тогда я и не подумал о волновиках. Слишком ясны были подробности, чтобы счесть это галлюцинацией: дрожание стрелки альтиметра, белые склоны вершин... Лишь потом я услышал ее голос... Я так хотел, чтобы призыв повторился, и кружил над котловиной на остатках горючего, пока не получил вызов с базы.

Ван Эйк умолк.

— Ты не сказал, что думаешь об этом теперь, — прервал тишину Рани.

Ван Эйк пожал плечами и коротко ответил:

— Ничего.

— Когда мне рассказывают о волновиках, — сказал Аро, — я спрашиваю, подчиняются ли они уравнению Максвелла, и никто не может на это ответить... — Молодого космогатора тема явно волновала.

Немного погодя Ван Эйк встал и начал прощаться. Я вышел следом. За живой изгородью светились огни аэродрома, на котором стояли наши колеоп-теры.

— Прости, — начал я робко, догнав Ван Эйка.

Он остановился.

— Твой рассказ... какой-то странный... На Земле этого наверняка не могло случиться, — быстро добавил я, опасаясь, что он неправильно поймет меня.

— Я рассказал то, что пережил. — В его голосе прозвучала неприязнь.

— Я буду полгода на одной из баз Европы и хотел бы увидеть то место...

После минутного раздумья он ответил:

— Я дам тебе координаты, но это впустую. Поверь, я сам еще трижды пролетал над котловиной и ничего не услышал.

— Может быть, они не хотели второй раз...

— Ты, кажется, готов в них поверить. Но подумай, в наших динамиках слышно только то, что подчиняется уравнению Максвелла!

Он ушел, и я слышал удаляющееся в сторону аэродрома шуршание гравия под его когами. Я хо