Вокруг света 1965-11, страница 26

— Тихо! — вскричала мать. Она вскочила с места, уперлась руками в бедра. — Замолчите же! Дайте ей сказать до конца. — Лицо у нее стало серым.

— Больше мне нечего сказать, — произнесла Розита.

— Но как же это могло случиться? — бестолково спросила одна из теток.

— Как обычно, — грубо сказал Рикардо. — Спуталась с кем-то.

— Кто этот пес? Мы его отколотим, — хорохорился дядя. — Мы из него душу выбьем.

— Говори же, дитя, — сказала мать.

— Пусть мужчины уйдут. Это женское дело, — предложила младшая сестра.

— Пойдемте в кухню, — засуетилась Хозефа. — Подобные вещи можно обсуждать только на кухне.

— Он изнасиловал ее, этот подлец! — пыхтел дядя.

— Вот что получается, когда женщины уходят из дому, — вскричал Пепе и забарабанил кулаками по столу. — Это ее шеф. Жаль, что мы не можем до него добраться. Он слишком влиятелен. Но деньги ему придется выложить.

— Он не имеет никакого отношения к этому, — тихо сказала Розита.

— Но кто же это тогда? Скажи нам, скажи!

— Не скажу. Никогда не скажу.

Она отмалчивалась, сколько ее ни уговаривали — сначала все вместе, потом каждый в отдельности. То с издевкой над ее позором, с криками и истерикой, то мягко, с притворным сочувствием, ссылаясь на семейную честь, прикидываясь, что желают ей только добра.

Она поняла, что труднее всего ей будет с матерью. Мать любит ее и хочет помочь ей.

— Дочка, дочка, — говорила она. — Я хочу понять тебя. Помоги мне объяснить остальным. Ты погубишь себя, если будешь молчать. Женщина — существо слабое, она не может восставать против целого света.

— Быть может, мы и слабы,— ответила Розита. — Но я скорее перестану жить, чем быть живой. Этого ты не понимаешь, не правда ли?

— Нет, — сказала старая женщина с пепельно-серым лицом. — Бог дал нам язык, чтобы мы говорили то, о чем мы думаем. Почему ты не заставишь говорить свой язык, дочка?

— Потому, что он не объяснит всего, что со мной произошло.

— Любила ли ты этого человека?

Розита смотрела вниз, на свои туфли. Впервые ей стало ясно, что она этого не знает. Так легко было бы ответить «да» и вызвать немного жалости к себе.

— Не знаю, — ответила она.

— Тогда я знаю, ты его не любила. Иначе ты бы крикнула мне это в лицо.

— Все произошло по-другому, — сказала Розита.

— Я тебя больше не понимаю, — произнесла мать. Теперь голос ее звучал сухо. Она заплакала и вышла из комнаты.

На следующий день собрался семейный совет. Решение не было жестоким. Скорее разумным и рациональным. Семья владела участком неподалеку от города — клочком земли, засеянным кукурузой и обнесенным каменной оградой. Там стоял маленький домик — место ночлега на время уборки урожая. В этом домике и укроет Розита свой позор Чи-китин останется в городе у бабушки.

Она со всем согласилась, сама удивляясь почему. Что-то удержало ее от желания покинуть этих людей, бесцеремонно распоряжавшихся ее жизнью, и уехать в какой-нибудь другой город, где семья не имела бы над ней власти. Она поцеловала дочку и мать и, не сказав никому ни слова, отправилась с чемоданом к автобусу.

В деревне ее ошеломила невиданная белизна маленьких, похожих на ящики домов. Это была не та белизна, которую излучает солнце. Она не сверкала, не струилась в полном жизни движении. Это была тяжелая, безжизненная белизна, и от нее болела голова. Улицы деревни напоминали проложенные в глине траншеи, населенные множеством маленьких детей и собак. На каменных скамьях и ступеньках того же мертвенно-белого цвета, что и дома, сидели женщины. Путь Розиты проходил через лабиринт белых стен. Ей стало дурно.

Она с облегчением вздохнула, увидев, что стены ее дома потемнели. Их, видно, уже давно не белили. Солнце и ветер сделали их грязновато-серыми, и Розите показалось, что ее новое жилище имеет почти приветливый вид. В домике была одна комнатка.

За окном шелестело маисовое поле, рос одинокий подсолнух.

Она боялась, что здешние жители встретят ее враждебно, но вскоре убедилась, что никто не обращает на нее внимания.

В конце недели к ней приехали мать и Чикитин.

Она сказала матери:

— Я довольна, что я здесь.

И своему ребенку:

— Скоро я опять буду с тобой, моя малютка.

Погода стояла неизменно солнечная. Целые дни она сидела, прислонившись к задней стенке домика, прислушивалась ' к шелесту маиса, ощущая всем телом солнечное тепло.

Каждые два дня она ходила в барак, который был кабачком, продуктовой лавкой и почтой одновременно, и всякий раз она испытывала страх. Все более одинаковыми казались ей дома этой деревни. Она уже не замечала людей, огненных пеларгоний на подоконниках. Сводящая с ума больная белизна стен словно поглотила рекламные щиты страховых компаний и фирм, торгующих аперитивами. Деревня была для нее сплошным лабиринтом мутных, заскорузлых, белых стен: она боялась заблудиться в нем. Все чаще от этой слепящей белизны у нее начинались головные боли, а во рту появлялся привкус желчи. Она перестала любить солнце, и это вызывало в ней чувство глубокой грусти. Она говорила себе: «Как я любила солнце»!

После таких прогулок ей приходилось часами лежать в постели. Полумрак и темные узоры теней на голых стенах были единственным лекарством против ее чрезмерной восприимчивости.

— Свет дает нам счастье, но портит нас, — говорила она теням, играющим на стене.

Неожиданно приехал Пепе. Он дал ей понять, что приехал лишь по обязанности, и в упор разглядывал ее тело, начавшее уже полнеть. Она сказала, что чувствует себя хорошо.

После Пепе очень долго никто не приезжал. Солнце пекло жарче, тело Розиты все больше тяжелело — только по этим признакам она замечала, что время идет.

Мать и Чикитин приехали еще раз. Они остались на весь день, и Розита пошла с ними прогуляться к кампосам, которые начинались за деревней. Засохшая трава пахла сеном. Ей приятно было слышать усталый голос ма»

24