Вокруг света 1966-03, страница 7

Сейчас земля Печоры, Воркуты, Мурмана, Таймыра и Чукотки покрылась буровыми вышками, дымящимися угольными терриконами. Но не всякий знает и помнит, как начиналось великое освоение Севера. Первые ассигнования пошли на разведку апатитов в Хибинах, на исследование печорских углей, топографическую съемку Новой Земли.

На эти же деньги на Таймыре вел разведку угля геолог Николай Урванцев.

На картах того времени Таймыр представлялся тонкой подковой более или менее исследованного берега с белым пятном неизвестности в центре. Но именно около Таймыра, у Диксона и в проливе Вилькицкого, тяжелые льды останавливали суда на зимовку, именно у Таймыра они часто оставались без угля. Уголь здесь был так же необходим, как хлеб и воздух.

Геолог Урванцев шел по Таймыру, как боец-разведчик. Он был один из тех, кто с геологическим молотком выстукивал кладовые страны. Молодая Советская республика брала на учет свои богатства. Под дикий свист полярной вьюги, под звон комариных туч Урванцев искал уголь. Он

нашел его у берегов Норилки. Он двинулся к Диксону в поисках судоходного пути, проплыл на байдарке по совершенно незнакомой Хантайке, пробился к северу Таймыра через великую тундру и буреломное прилесье, слыша лишь истеричный рев медведей, заедаемых комарами, да тоскливый лай песцов.

Рабочие отряда нарыли в тундре множество шурфов. Но ни один не дал богатого месторождения. Сидя перед керосиновой лампой с закопченным стеклом, Урванцев просматривал тысячи образцов. В них он находил нежно-розовые пылинки пентландита — природного источника никеля, зеленовато-золотистые капельки халькопирита — медного минерала, серебристые зернышки драгоценной платины. До этой экспедиции предполагали, что на Таймыре есть только уголь. О никеле, меди и платине никто не слыхал.

Поиск шел трудный и долгий. Люди валились от усталости, болели от скудной и однообразной пищи, вконец износились обувь и одежда.

Хрипло и глухо гремели под землей взрывы. Исследователь бросался к воронкам, среди дымящихся камней, пахнущих динамитом и паром, тщетно искал ту самую богатую руду, которая часто снилась ночью. Но ее не было. Расхлябанный буровой станок то и дело ломался. Вода в скважине замерзала. Единственная алмазная коронка могла заклиниться. Чтобы отослать пробы на химический анализ, надо было раздробить в порошок множества камней. Ни дробильной машины, ни ступ в экспедиции не было. Из толстого железного листа пришлось сделать подобие чаши и двухпудовой гирей, подвешенной к потолочным блокам, перемалывать образцы.

Это была адова работа. Домик содрогался от грохота гири. Едкая пыль резала глаза. Порою рабочих охватывало желание выбросить ненавистную гирю в сугроб. Но Урванцев доказывал им, что без химических анализов невозможно подсчитать запасы полезных ископаемых.

— Да где ж они? — возмущались рабочие. — Уж больно муторно в пустых породах копаться. Грызем, грызем, а все без толку!

— Не отчаивайтесь, будет руда, будет, — убеждал их Николай Николаевич, но иногда и сам приходил в отчаяние.

Бежали недели за неделями, а богатая руда все еще не показывалась. Шла простая порода, хотя такая крепкая, что каждый сантиметр выработки давался неимоверным трудом. Долота тупились, динамит был плохого качества, часто Урванцеву приходилось рисковать, обезвреживая неразорвавшиеся заряды.

И все эйе наступил день — радостный, праздничный.

В хату влетел весь в инее горный мастер и с порога крикнул:

— Ох, Николай Николаевич, дорогой... руда показалась!

Николай Николаевич прямо по сугробам побежал к забою. Там действительно была руда. Руда, богатая никелем, медью и платиной. Руда, существованием которой обязан ныне прекрасный город Норильск. Это было новое, никому не известное месторождение, первая советская находка никеля, делающего сталь прочной и долговечной.

Была ночь... На дворе скорбно выли на тусклые звезды собаки, стучался в обледеневшие окна полярный ветер, над трубой плескались искры — единственные огоньки на тысячи километров к югу, востоку, западу и северу.

В бараке рабочие сидели вокруг печки, держа над огнем стылые носки и портянки. Небритые, с обмороженными щеками, они молча и взволнованно слушали. С неожиданным красноречием Урванцев говорил о будущем городе, о счастье пионеров Севера, о возмужании молодой, потрясенной революционными грозами республики. Но даже им, рабочим, энтузиастам Арктики, астрономически далеким казалось время, когда на земле, где кончалась власть живой природы и вступали темные силы стихий, диких вьюг, леденящих морозов и полярных ночей, вырастет большой город.

Но город уже жил в мечтах первооткрывателя.

(Окончание на стр. 58)

5