Вокруг света 1966-06, страница 5

наково, ибо с этого момента обретаем единую цель — строительство тоннеля. Поэтому в «грязном» отделении стоит непрекращающийся гомон, и каждого входящего встречают на пороге шутки, смех и дружеская подначка.

Под шумный и веселый «треп» мы быстро и автоматически делаем очень серьезное дело — мы одеваемся. Плотно наматываем портянки, притопывая, натягиваем сапоги. Прихватываем проволокой и бечевками те части одежды, где когда-то были пуговицы. И с особой заботой — чтобы не болтались на голове, не сползали во время работы — прилаживаем каски.

На улице нас ждут грузовики. В обтянутых брезентом кузовах едва мерцают маленькие лампочки. Мы тесно усаживаемся на скамьях вдоль бортов, вновь посерьезневшие и похожие на солдат в своих одинаково надвинутых касках. И машины увозят нас в Пулисангинское ущелье, которое чем дальше от засыпающего города, тем громче заявляет о себе ревом могучей реки и грохотом большой бессонной стройки.

Едем недолго. Не успеваешь выкурить и сигареты, как под колесами уже гремит настил Пулисангин-ского моста, а метрах в двадцати под ним беснуется невидимый отсюда Вахш — проносится со скоростью и звуками экспресса. Еще минута — и мы выпрыгиваем в ночь, бьющую ветром и хлюпающую под ногами.

Горы сразу зажимают нас в кольцо. Со всех сторон уходят круто в небо черные громады и где-то очень высоко неощутимо сливаются с ним — одна чернота переходит в другую, и границу перехода можно определить лишь путем логических рассуждений. Небо там, где дрожат и переливаются звезды. Гора там, где среди черноты летят и качаются яркие полосы света — лучи от фар растаявших во тьме автомобилей; они летят стремительно и беззвучно — шум моторов сливается с шумом реки. А граница перехода там, где чернота отъела хвост Большой Медведицы — бриллиантовый ковш встал на дыбы, воткнулся ручкой в гору.

Ущелье затоплено мраком, настолько плотным, что ^лго не могут рассеять ни многочисленные фонари, ни

мбщные прожекторные батареи, поднятые на выступы скал. Впрочем, это и не нужно — основные работы идут под землей. Через светящиеся пасти штолен, соединяющих тоннель с поверхностью земли, доносятся наружу тяжкий хрип и сдавленные вздохи — как будто там, в горе, уснул Гаргантюа, под старость наживший астму. Чем дальше углубляешься в штольню, тем громче становится храп великана. И там, где штольня открывается в тоннель, грохот обрушивается лавиной, гулко резонируя под высоким сводом. Десятки самых различных звуков сливаются в фантастическую какофонию: пулеметные трели перфораторов и отбойных молотков, треск электросварки, свист и шипение воздухопроводов, оглушительные всхлипы бетонных насосов и феноменальный голос бурильных установок — с диапазоном от пронзительного визга на самых высоких тонах до басовитого воющего рева. Разговаривать здесь почти невозможно. Но мы уже привыкли и половину из того, что говорят, угадываем просто по губам, а остальное доходит по смыслу. Вот, например, совсем нетрудно догадаться, когда тебе кричат: «Здорово!» — и протягивают руку. Это наш звеньевой Михаил, высокий и широкоплечий сибиряк, приехавший в Нурек из Омска.

В кабине автопогрузчика — Петро, недавно демобилизованный солдат, украинец из Белой Церкви. Он поднимает приветственно руку, и это означает: «Здоровеньки булы!»

Сбрасывая с плеча арматуру, улыбается Керим — уроженец Нурека: «Салям алейкум!»

Звено в сборе, смена принята. Михаил — звеньевой не из тех, что тратят время на пустые разговоры.

— Приступим, мальчики. Юра, пойдешь со мной. Будем принимать бетон. А вы, Петро с Керимом, начинайте бурить шпуры для отпалки. Вон, видишь, где порода выперла, арматуру не поставишь, нужно взрывать. Бурите неглубоко — на полштанги, и хватит! Штук шесть-восемь. Ну, разбежались!

У бетонной пушки я стою на приемке. Мое дело —• подогнать самосвал, вывалить бетон в приемный ковш и очистить кузов. Михаил, стоящий на высоком помосте, нажимает кнопку, и огромный ковш, емкостью кубометров в десять, легко уползает вверх по наклонной станине. Михаил нажимает еще одну кнопку — ковш становится почти вертикально, и бетон вываливается в «грушу». Подается сжатый воздух, и под давлением в семь атмосфер бетон устремляется по толстому шлангу за щит опалубки. Опустевший ковш тем временем сползает вниз, и мне нужно снова заполнять его бетоном.

Самосвалы подходят один за другим — вот-вот выстроятся в очередь и пробкой заткнут тоннель. «Быстрей, быстрей!» — машет мне Михаил. Но я тут ни при чем. Просто машины долго задерживаются на развороте. Тоннель, хоть и широк — без облицовки метров одиннадцать, — все-таки тесен для семитонных МАЗов. Ревущие и неповоротливые, они качаются, как бегемоты в бассейне, — вперед-назад, вперед-назад, — по сантиметру выворачивая оси. Дымное дыхание их дизелей наполняет тоннель синеватым туманом — его не успевает уносить даже постоянный пронизывающий сквозняк.

— Юра! — перекрывая шум, кричит Михаил. — Сколько приняли?

Я показываю ему две растопыренные пятерни и еще два пальца.

— Двенадцать!

— Хватит пока! Пошли уплотнять! Захвати вибратор!

3