Вокруг света 1966-06, страница 7

— Зое? Хорошо, оставьте, — сказала табельщица.

Я хотел было спросить у нее... но тут в табельную

вошли люди, и спрашивать стало неудобно. Больше я Зою пока не встречал. И ничего не знаю о ней. Я даже не помню ее лица —- красивая или нет? В тоннеле тогда было сумрачно. И если вспоминаю о ней, то лишь как о запахе незнакомых цветов, случайно овеявшем меня среди дыма и копоти...

— Тише. — Михаил поднимает голову.

Еле слышно доносятся два длинных милицейских свистка.

— Начинают.»

Взрывы в тоннеле ударяют глухо, без раскатов — это потому, что под землей.

— Раз... два.... три...

В середине счета до нас доходит первая взрывная волна, почти погашенная расстоянием и изгибами штольни. Пауза, и снова свистки — на этот раз три подряд.

— Отбой. Пошли ребята.

По штольне навстречу нам тянет густую волну вонючего дыма. Противно пахнет сгоревший аммонал. В тоннеле темно — взрывом сорвало проводку. При свете фонарей монтеры сращивают провода. Темно и непривычно тихо. Механизмы стоят. И наверно, поэтому очень холодно. Оч-ч-чень._м

— Ты что?

— Замерз.

— Сейчас погреемся. До пота.

Не дожидаясь, пока загорится свет, мы начинаем почти на ощупь отбрасывать от стены обрушенную взрывом породу. Руками выворачиваем глыбы камня и носим, волочим, кантуем, перекатываем их подальше, освобождая себе рабочее место. И в просвистанном сквозняками тоннеле становится жарко. Да так, что в пору раздеться. Свет вспыхивает неожиданно, бьет по привыкшим к темноте глазам.

— Уф-ф!.. — Михаил разгибается. — Перекурим, ребята.

Повторять приглашение не приходится. Не сходя с места, я падаю под самой стеной... и в ту же секунду Михаил рывком за ногу отбрасывает меня в сторону прямо по острым камням.

— Ты что — очумел? — ору я,

— Это ты очумел! Какой дурак садится под стеной после взрыва. Смотри!

Пласт породы — килограммов на сотню, не меньше — сползает со стены и с грохотом рушится почти на то самое место, где только что находилась моя голова.

— Понял? Вот и запомни: будешь рот разевать — не сносить тебе головы.

— Ничего, — я пытаюсь бодриться, — бог не выдаст — свинья не съест.

Михаил, конечно, прав. Но не могу же я вот так сразу согласиться. Я просто еще не знаю того, что не далее как сегодня меня постигнет наказание за ротозейство, после чего я твердо уверую в то, что «на бога надейся, а сам не плошай». И еще, пожалуй, в то, что «нет худа без добра».

Уже под утро, в самом конце смены, мы снова бурим шпуры. На этот раз под анкеры — железные стержни, к которым крепится решетка арматуры. Ребята по очереди работают с перфоратором, а я продуваю шпуры сжатым воздухом, очищая их от воды и грязи. Забывшись, я наклоняюсь над одним из шпуров, чтобы вынуть из него наконечник шланга... Струя жидкой грязи пополам с перемолотым камнем резко и тяжело бьет мне в лицо.

— А-а!.. Черт... Глаза...

— Ребята, воды! Скорей! — Это кричит Михаил. — Стой, Юрка, не трогай руками. Сейчас мы тебя умоем.

Гремит ведро, кто-то плещет мне в лицо водой. Ну и видик у меня, должно быть...

—• У кого платок почище? Та-ак... Ну-ка, попробуй открыть глаза. Осторожно... потихоньку...

— Ум-м... Нет, не получается. Больно очень...

— Придется в медпункт. Керим, бери его под руку.

— Пошли, дорогой. Держись крепче. Ай, беда, беда!..

С помощью Керима я ощупью поднимаюсь в штольню. Потом что-то мокрое и пушистое начинает щекотать лицо. Снег. Значит, вышли на улицу. Куда это мы шагаем? Я еще ни разу не был в медпункте.

— Давай закурим, Керим.

— Потерпи немного. Пришли уже. Осторожно, ступеньки тут. Можно, доктор?

—• Да, да. Что это с ним?

Почему у этой докторши такой знакомый голос?

— Глаза, смотреть не может, — объясняет Керим.

— Ничего страшного, доктор, — говорю я. — Запорошило породой.

— Садитесь. Вот сюда. (Нет, определенно я ее знаю!) Покажите-ка ваши глаза. Спокойно, не дергайтесь. Ну и глыбы!

Стоп! Голос еще куда ни шло. Но запах! Тот самый — тонкий аромат каких-то цветов...

— Что вы принюхиваетесь, больной? Здесь ничем не пахнет.

— Скверная привычка всех слепых, доктор. Пытаюсь узнать вас по запаху.

— Не утруждайте обоняния. С помощью зрения это сделать гораздо легче. Так... С этим глазом все в порядке. Давайте другой. Смотрите вверх... теперь вниз... А теперь можете открыть оба. Ну, смелей.

Глаза еще режет, но я их все-таки открываю. Ну, так и есть...

— Здравствуйте, Зоя, — говорю я. — Вот мы и встретились.

— А-а! Вот теперь и я вас узнаю. Тогда... без каски, да? Ну, я была уверена, что с вами что-ни-будь стрясется.

— И я не сомневался... что встречу вас когда-нибудь. Ну, спасибо, доктор. Считайте меня должником — вы спасли мне глаза.

— Спасибо, доктор, — говорит Керим и прижимает руку к сердцу.

— На здоровье. Смотрите не попадайте больше сюда.

— Обязательно попаду. Пошли, Керим. До свиданья, доктор... Зоя.

Мы выходим на улицу. Молча доходим до штольни. И тут меня внезапно разбирает хохот.

— Почему смеешься? — беспокоится Керим. — Глаза больно?

— Цветами пахнет...

Керим озабоченно нюхает воздух.

— Аммонал пахнет... бензин пахнет... цветы... Какой цветы — декабрь месяц?

— Да, пахнет, Керим, пахнет. Цветами... И какими!..

У въезда на проспект Ленина стоит большой плакат: «Водитель! Будь осторожен. На улицах Нурека интенсивное автомобильное движение». «Интенсивное» — это не о «Волгах». Их в Ну-

5