Вокруг света 1966-08, страница 15

V-

наклоняться. После двух попыток быстро обернуться вы убеждаетесь, что начинаете задыхаться. Вдоль дорог, которые в Боливии идут только вверх — по крайней мере так нам кажется, — сидят мужчины, женщины в широких шляпах, с заплечными мешками и даже дети-непоседы. И это не лень и не избалованность, даже не отдых после длительного пути, а категорическое требование матери природы.

Семейные группы и группки, сидящие на придорожных тумбах или на обочинах тротуаров, образуют как бы пеструю кайму цветов вдоль шоссе и улиц. Боливийские индейцы и индеанки — народ невероятно яркий. Кричащие пончо и платки заглушают грохот астматических грузовиков, взбирающихся по извивам дорог на гору. Но люди столь же бедны, сколь ярки. Почти ни у одного из жителей предместий и деревень нет обуви. У них широкие, морщинистые ноги, руки и лица, изборожденные ветрами гор. Внешне невозмутимые, спокойные, но посмотрели бы вы на них, когда они танцуют или сражаются!

Когда здесь в последний раз петляла «татра» Зикмунда и Ганзелки, оловянные рудники под облаками принадлежали сеньору Патиньо и господину Ротшильду. Сейчас они — собственность государства, но бедняки, сидящие, словно каменные изваяния, по краям дорог, молчат о нужде и лишениях. Бедняки сидят здесь на колоссальном богатстве, не имея ни средств, ни образования, чтобы использовать его.

Но они тверды, мужественно переносят свою бедность. Их древний, очень древний аймарский язык отличается от кечуа именно своей твердостью, хотя в обоих «р» произносится, как в чешском «рж». И деревья здесь такие же твердые. Я попытался сорвать веточку какого-то лавра. Где там! Дерево не пожелало.

О поездке в Тиауанаку мы мечтали еще в Праге.

Из Ла-Паса, захватив с собой корзиночки с фруктами, мы отправились на пикник по извивавшейся змеей дороге, ведущей к аэродрому. Водитель с какой-то бешеной индейской смелостью обгонял машины анди-стов, которые хотели использовать солнечный день для скалолазания (в Европе у нас Альпы и альпинисты, здесь — Анды и андисты).

Альтиплано все пропитано водой,

Огромной лестницей уходят в горы жилища горняков Коль-кири. Жизнь бедняков проходит в основном на улице и на галереях, — здесь они и готовят, и едят, и беседуют, и спят.

А это горняки с оловянных рудников в Миллуни. Жила проходит под ледником, и потому работать здесь легче — не так жарко, как в других шахтах.

просачивающейся из ледников. Кое-где дремлют маленькие озера. По этой огромной, плоской дороге, созданной природой на высоте 4000 метров над уровнем моря, почти по самой земле плывут мрачные, «барочные» тучи, словно очерченные циркулем церковного скульптора.

Поля скудные, жнут здесь серпом. Ячмень собирают в такие снопики, как у нас — хвостики льна. Жатва. Порядок времен года тут обратный нашему, как бы отраженный в зеркале. Весна — осенью, зима — летом. Скот свободно разгуливает и с хрустом пережевывает низенькую траву. Солнце совсем близко к земле. Оно жжет. А ночью бывают трескучие морозы. Шерсть у коров гуще, чем у наших. Таких коров я видел когда-то в Пиренеях. Но те были белые. Овцы косматые, как клубки шерсти. Кабаны, свиньи и поросята лохматы, как собаки.

Мы доехали до Лаии, где Альфонсо де Мендоса сделал первую попытку заложить столицу провинции, завоеванной им для испанской короны. Площадь окаймлена глинобитными домиками, а из-за дверей нас разглядывают старые индейцы с пергаментными лицами. Здесь, на неземной высоте они, иссушенные ветром и водкой, были красными, как положено краснокожим. И их краснокожие дети были так же красивы, как маленькие дети во всем 'мире. Они вдруг выросли за нашими спина-