Вокруг света 1966-08, страница 3

Фото автора

чень давно — точнее, в 1932 году — мне посчастливилось на борту первенца советской океанографии «Персея» принимать участие в плавании вокруг Шпицбергена. Рейс был рискованный и изобиловал приключениями. Нас затерли льды, и Шпицберген обойти не удалось.

Осенними штормами мы пробирались затем через все Баренцево море к мысу Желания и спустились Карским морем до Маточкина Шара.

С нами плавал московский журналист, которого мы прозвали Зэн. Это был обаятельный, неистощимый на выдумки человек с большим артистическим дарованием. Зэн декламировал и пел. Он подарил нам поэтов, стихи которых мы тогда почти не знали,— Михаила Светлова, Эдуарда Багрицкого, Веру Инбер и многих других. А песни, которые пел Зэн, вообще никто из нас до этого не слышал. В них были добрый юмор и большая жизненная сила, они заставляли нас острее чувствовать и шире думать. Думаю, что большинство из них было рождено веселой литературной молодежью в его родной Одессе.

И эти стихи и эти песни, иногда совершенно не вязавшиеся с окружающей обстановкой и всем ходом судовой жизни, были сродни большинству из нас по духу — своей революционной героикой и безудержной экзотикой дальних странствий.

Узнав о предстоящей на Кубе работе и развернув карту острова, я понял: вот оно, то самое, о чем мечтали тогда мы в Полярном море! И тут же увидел надпись вдоль архипелага островков,

окаймляющих с юга залив Гуаканаябо: Хардинес-де-ла-Рейна — «Сады королевы». Я полюбил их заочно и укрепился в этом чувстве, узнав, что название было дано еще самим Колумбом.

Обстоятельства сложились так, что в «Сады королевы» я не попал. Но не все ли равно — я побывал на архипелаге Лос-Канарреос, отличающемся от «Садов королевы» лишь названием.

Мы подошли к Лос-Канарреос вечером и бросили якорь между островами Розарио и Кантилес, как раз в единственном доступном нашему экспедиционному судну проходе через мелководье.

Провели первое подводное бурение при помощи специального вибропоршневого устройства, прозванного нами трубкой, сделали две высадки, а поэтому порядочно устали. Термометр в рубке показывал 29 градусов, и, как только судно остановилось, наступила тягостная духота. Появились комары — в таком количестве, что ни о каком идиллическом отдыхе не могло быть и речи.

Они не обращали внимания ни на «рипудин», ни на мазь «Тайга», с лёта впивались в тело, еще не успев почувствовать ядовитых свойств жидкости.

На палубе лежали тела, укутанные с головой в простыни, а один даже дышал через гофрированную трубку от акваланга. В кубрике — ни души. Жара плюс комары — это еще хуже, чем просто комары.

j