Вокруг света 1966-09, страница 34

•к *

Шло время, шли споры. Все новые и новые свидетельства жизни древнего человека дарила исследователям земля. И постепенно, по мере того как наука накапливала факты, становилось ясно, что цепь «неопровержимых» доказательств «божественной одаренности» первобытного художника начала рваться по всем звеньям.

Когда ученые стали систематизировать произведения первобытного искусства, оказалось, что самые ранние изображения были сделаны примитивно, грубым контуром — лишь дальнейшее развитие искусства привело к той «классике», которая ошеломила.

Высекая на кости, камне или рисуя на скале изображение животного, сцену охоты, первобытный художник в первую очередь познавал мир, и чем больше познавал его, тем прочнее «овладевал» им, тем глубже становились его знания о нем, тем увереннее становилась его рука, тем совершеннее становились его рисунки. Первые наскальные рисунки не были слиты в единую картину — древний художник не мог еще обобщить таинственную сложность окружающего мира, мира кровавой борьбы за жизнь, за пищу, за продолжение рода, — в тех мгновениях, что застыли на шершавых камнях, было лишь начало открытия этого мира. И прошли тысячелетия, прежде чем «художника начало интересовать нечто большее, чем внешний вид зверя, — пишет советский исследователь Н. Латышева. — ...Он присматривался к самой жизни животных, и ее различные проявления казались ему интересными и поучительными. Он подмечал в мире животных трогательные и выразительные моменты, проявления материнского инстинкта».

Искусство развивалось вместе с человеком, вместе с его осмыслением мира, помогая этому осмыслению и обогащаясь им. И это проявилось не только на одной из высших стадий первобытного искусства — пещерной живописи, — но и много раньше...

Раскопки показали, что многие скелеты начала «кроманьонской» эры имели явные признаки неандертальского строения. И самое поразительное — люди эти, еще неандертальцы по облику своему, уже были кроманьонцами по образу жизни, по орудиям труда. Они были словно переходным этапом между человеком первобытным и человеком разумным. А в целом ряде стоянок на всем протяжении Европы и Сибири — во Франции, Италии, Австрии, Германии, Чехии, на Дону, под Иркутском — ученые находили почти одинаковые скульптурные изображения обнаженной женщины. И странное дело — первобытный скульптор выбирал как бы два типа женской «модели». Одну — женщину полную и коренастую, невысокую, с короткими, сведенными в коленях ногами, с согбенными плечами и низко опущенной головой. Другую — высокую, сухощавую, несколько даже «изящную». И вот исследование этих «венер» показало, что низкие и коренастые имели явно неандертальские пережитки в облике своем, высокие — уже отрешились от них, перешагнули биологическую черту, которая отделяла неандертальца от кроманьонца.

Первобытный скульптор сделал как бы моментальный снимок современного ему человечества, делающего величайший в истории эволюции переход от неандертальца к кроманьонцу.

Искусство и жизнь шли рука об руку.

И чем больше ученые проникали в тайны искусства и жизни прачеловечества, тем яснее становились нити, связывающие человека первобытного — неандертальца — с человеком разумным — кроманьонцем...

* * *

На всем протяжении обитания неандертальцев ученые открывали так называемые «медвежьи пещеры». Неандерталец, этот неутомимый охотник, после чрезвычайно опасной, но все же удачной охоты на пещерного медведя, одного из самых страшных своих врагов, оставлял в отвоеванной пещере ногу и голову зверя и плясал около останков поверженной жертвы — он праздновал свою нелегкую победу. Это вершина творчества неандертальца.

А самый первый творческий акт кроманьонца — линия, прочерченная пальцем по мягкой податливой глине. Иногда явственно видно, как неумелая рука еще не осознавшего свое величие художника словно следует за зрительной памятью, сохранившей образ бизона или оленя, создавая контур виденного.

И между глиняными рельефами и действами в «медвежьих пещерах>\ казалось бы, не имеющими ничего общего между собой, был найден мост.

Знаменитый французский исследователь пещер Норбер де Кастере в 1923 году, движимый каким-то внутренним чутьем, рискуя жизнью, нырнул в подземный поток, вытекающий из расселины пещеры Монтеспан во Франции. Но, достигнув отдаленного грота, он увидел поразительное зрелище.

На окаменевшем глиняном полу среди сохранившихся отпечатков ног, ступавших здесь десятки тысяч лет назад, стояла грубая глиняная болванка, отдаленно напоминающая статую медведя. На полу рядом лежал медвежий череп. На «статуе» можно было заметить следы от медвежьей шкуры и вмятины от дротиков и копий.

Еще один мост протянулся от человека первобытного к человеку разумному: пляски неандертальцев у останков убитого медведя — ритуальные действа у сознательно созданного примитивного подобия медведя — первые зачатки изобразительной пластики кроманьонцев. Еще одно доказательство того, что искусство вошло в мир не откуда-то, не извне, а вместе с первым осознанным ударом камня о камень, чтобы, сотни тысячелетий незримо созревая, дождаться своего часа и, словно утверждая тысяче-вековое единство поколений человеческих, завоевать мир...

Но почему все-таки пещерная живопись оставлена кроманьонцем только в пещерах Западной Европы? Ведь поселения неандертальца простирались далеко на восток, а там их потомки так и не смогли создать того, что создано было их европейскими современниками \ И доказательств обратного не было...

гк "к "к

Давно и неоднократно привлекала к себе внимание всех любопытных и любознательных грандиозная пещера на уральской реке Чусовой, которую местные жители называли Шульганташ или Каповая.

«...Сей грот весьма удивителен и походил на баснословное царство мертвых, — писал в 1770 году русский исследователь Лепехин, — каплющая вода делала особливо тихий и жалостливый звук. Стены грота, переменяя белый цвет с черным, преумножала пасмурность сего подземельного места...»

¹ В свое время были открыты наскальные фрески и рисунки в Узбекистане, Приазовье, на Лене, но происхождение их большинство ученых считает уже более поздним.

32