Вокруг света 1967-05, страница 34
ИЗ ПОЧТЫ «КЛУБА 3-М» РОЗА ПОБЕЖДЕННОМУ Дож Алоизий озабочен. Сегодня, ранним июньским утром 1704 года, с первым купеческим кораблем в Венецию пришла весть: турецкий султан Муста-фа II умер, и его место занял султан Ахмет. Как он поведет себя, этот новый султан? Как показать новому султану, что он, Алоизий, не враг его? Как заставить Ахмета забыть горечь поражений его предшественника от венецианских наемников, когда турки «уступили» Венеции Морею — прекрасный греческий полуостров с укромными бухтами и цветущими долинами? Послы, подарки?.. Нет, не то... Вдруг лицо дожа просветлело. «Я подарю ему розу». Дож весело хлопнул в ладоши: «Позвать Пьеро»... Монетный мастер Пьеро Бассадонна плыл по ночной Венеции. Игрушечные волны канала вяло плескались о борт гондолы и убаюкивали. На черно-бар-хатном небосклоне сияли крупные звезды, и молодой растущий месяц серебрил крыши домов. Мастер был озабочен. Новый заказ дожа показался ему странным и трудновыполнимым — изобразить рядом символ Венеции — розу и турецкий полумесяц, да так, чтобы роза, не унижая себя, была в то же время почтительна к полумесяцу... Странный заказ. Много бессонных ночей провел мастер над штампами для новой серебряной монеты — озеллы. Наконец все было готово, и Бассадонна поспешил во дворец. Он молча протянул дожу блестящую озеллу и отступил в угол. Алоизий удовлетворенно хмыкнул и ловко подбросил монету. Перевернувшись в воздухе, она упала на его ладонь и тонко зазвенела, ударившись о массивные золотые кольца. ...На ладони дожа лежал кусочек ночного неба, усыпанного крупными звездами, а молодой растущий полумесяц величаво освещал большую и нежную розу, которая доверчиво и почтительно тянулась к нему своими лепестками. «Она сильнее благоухает при свете луны», — прочел Алоизий надпись на монете. — А ведь неплохо придумано, Пьеро. Самолюбивому Ахмету будет приятно, что его полумесяц выше нашей розы... А потом он поймет, что венецианская роза все-таки растет на земле Морей. И всегда будет там расти...» Вскоре шпионы Алоизия донесли, что новая озелла попала к султану и он долго и молча смотрел на монету. В 1718 году Турция вновь овладела Мореей... Говорят, что султан Ахмет, перед тем как изгнать венецианского наместника, бросил ему в лицо серебряную озеллу со словами: — Возьми свою розу, нечестивый. Ее запах всегда напоминал мне о потерянной Морее. Ей больше не цвести на этой земле. Ан. БЫКОВ, Ленинград А азоревые небеса открыли взор Ж восхищения на лик эпохи — /я они не видывали зданий, столь iZffm изукрашенных и нарядных, и бирюзовый купол неба открыл очи — луну и солнце, — он не любовался такого цвета изразцами!» — писали старинные рукописи о Шахи-Зинде, шедевре архитектуры средневекового Востока. Шахи-Зинда в переводе с узбекского значит «Живой царь». Легенда о «Живом царе» появилась еще в глубокой древности — она связана с преданиями о подземном царстве героя эпических сказаний Афрасиаба. Но в XI—XII веках мусульманское духовенство «освятило» это народное предание мифом о погребении на окраине Самарканда брата самого пророка Мухаммеда. И потянулись от Железных ворот города по «священной земле» первые мавзолеи. Сейчас комплекс сооружений Шахи-Зинды состоит из соединенных узким коридором трех групп мавзолеев, воздвигнутых в разное время. До наших дней дошли в основном сооружения XIV—XV веков и более позднего времени — почти все мавзолеи и мечети XI—XII веков погибли в огне вражеских нашествий. Древнейшее здание Шахи-Зинды — мавзолей Кусама ибн-Аббаса. Он неоднократно переделывался, обновлялся, и первоначальный облик его заслонен позднейшими перестройками. Арабский историк и географ Ибн-Баттута, посетивший Самарканд в XIV веке, писал об этом мавзолее: «...Возведено четырехугольное здание с куполом: у каждого угла стоят две мраморные колонны: мрамор зеленого, черного, белого и красного цвета. Стены здания также сделаны из разноцветного мрамора с золотыми орнаментами...» Шли годы... Все новые и новые мавзолеи и мечети появлялись на холме Афрасиаба. Современников поражала не знающая предела фантазия строителей. Тоньше становилась резьба, изощреннее и изысканнее орнамент, узоры которого, словно ветви сказочных деревьев, обвивали стены, колонны, купола. И несмотря на эту бесконечную изобретательность и неистощимую фантазию архитекторов, строителей и художников, творивших в разные эпохи, несмотря на то, что ни один мавзолей не похож на другой, ансамбль Шахи-Зинды поражает глубоко продуманным единством. «Есть словно бы нечто противоречивое в характере задания, выдвинутого перед строителями Шахи-Зинды, и в его воплощении, — пишет один из крупнейших советских исследователей истории Средней Азии, профессор Г. А. Пугаченкова. — Кладбищенский архитектурный ансамбль этот порождает не столько грустные помыслы об уходе в «никуда», сколько вещает всем своим яркокрасочным строем о радости бытия... А сами мастера — создатели Шахи-Зинды — Бареддин, Шамседдин, Фахри-Али, Зайнуддин Бухари, Али Несефи и многие другие, чьи имена утрачены, каждый неосознанно творил свой шедевр не как унылый символ непроходящей скорби, но как песнь во славу вновь возрождающейся и всегда торжествующей жизни». А. ВОСКРЕСЕНСКИЙ 32 |
