Вокруг света 1967-06, страница 61Для красинцев я был человеком с «Италии»... И я счастлив, что меня и теперь знают как человека с «Италии», хотя прошедшие сорок лет моей жизни были заполнены не только воспоминаниями. ...После полета «Италии» я четыре года прожил в Советском Союзе — и это был один из счастливейших периодов в моей жизни. Я помню, как однажды во время рейса ледокола «Малыгин» мы собрались в кают-компании. За бортом лежали бескрайние, молчаливые, торжественные льды... И вдруг все встали и запели «Интернационал»,.. Трудно передать то ощущение невыразимого волнения, которое охватило меня тогда. Я сердцем понял, что только люди такого великого гимна сделают то, о чем мечтали и к чему стремились лучшие умы Земли... В Советском Союзе я постро ил много дирижаблей и горжусь тем, что на одном из них был установлен мировой рекорд дальности полетов. Затем я работал в Америке. После падения фашизма вернулся в Италию и в 1946 году был избран в Учредительное собрание по списку коммунистов как независимый. За эти годы я написал около десятка книг по вопросам воздухоплавания. После сенсационного полета советского спутника я стал заниматься исследованиями в области астронавтики. Все годы, прошедшие после полета «Италии», я работал, но никогда не оставлял своей мечты — ступить на льдину Северного полюса, над которым я только пролетал... Нобиле встал, подошел к книжному шкафу и достал старую фотографию. ...Сорокалетний Нобиле, стро гий, подтянутый, стоит в дирижабле «Италия». Нобиле тех времен, когда наш двор становился Ледовитым океаном и мы, «красинцы», которым было от роду десять лет, спасали людей с дирижабля «Италия»... ...И я очень прошу передать наилучшие пожелания советским читателям, которые помнят о тех сорокалетней давности днях, когда мужество, доблесть и благородство сделали почти невозможное — то, что под силу только мужеству, доблести и благородству... Воспоминания Умберто Нобиле закономерно переплелись с эпизодом. случившимся в сегодняшней Арктике, свидетелем которого был участник съемок фильма «Не дать ему погибнуть» Д. Виницкий, взявший это интервью. Закономерно потому, что НЕ ДАТЬ ЕМУ ПОГИБНУТЬ — это не только название фильма, но и высокий принцип тех, кто переступает порог белого безмолвия... см. стр. 71 ► Рисунки А. ГОЛЯХОВСКОЙ били живопись, и у них были средства для удовлетворения своих изысканных вкусов. Все они заказывали свои портреты лучшим художникам, и вот теперь целая галерея предков неодобрительно — а покойный адмирал даже свирепо — взирала на своих наследников. Именно эти предки и предоставляли своим потомкам средства к безбедному существованию. Вполне понятно, что Александр вздохнул и поглядел на леди Гвендолин с грустью, прежде чем снял ее с почетного места над камином. Затем он завернул картину в старое армейское одеяло, упаковал в специальный деревянный ящик и привинтил к нему ручку, чтобы Генриетте-было удобней. — Когда-то мне хотелось, чтобы леди Гвендолин была изображена в полный рост, — говорила Генриетта, усаживаясь в поезд, — но сейчас я рада, что художник нарисовал только ее голову и плечи. — Ради бога, будь осторожна и позвони мне, как только найдешь покупателя. — Не беспокойся, уж я-то умею торговаться! — И она помахала брату рукой. «А ведь годы сказываются на Александре», — подумала она. — Как ужасно выглядит его пальто! Для поездки на юг обязательно нужно купить новое. Хорошо будет снова иметь деньги!» И Генриетта ласково похлопала по деревянному ящику. Она легко нашла фирму, специализировавшуюся на продаже предметов искусства, а шофер такси любезно помог ей внести картину. Ее ожидания оправдались — хозяин фирмы тут же при знал, что это подлинный Ромни, и предложил за портрет хорошую цену. — Вы очень добры, но ведь это такой важный вопрос... леди Гвендолин пребывает в нашей семье столько лет! Я должна быть уверена, что она попадет в хорошие руки, к солидным людям. Хозяин знал, что спорить с милыми престарелыми дамами бесполезно, поэтому он вручил Генриетте свою карточку, повторил свое предложение, правда, несколько более настойчиво и проводил ее до машины. — Подумайте хорошенько над моим предложением, — сказал он. — Не думаю, что кто-нибудь в Лондоне даст вам больше. |