Вокруг света 1967-08, страница 70

Вокруг света 1967-08, страница 70

Прохвессор вродолжал ныть, что ничего не понимает.

— Я все видел! — оборвал его Эбернати. — Вы прицелились из окна — и тут же у всего города разболелись зубы! Посмейте только еще раз сказать, будто вы не понимаете!

Шериф у нас умница. Он с нами, Хогбенами, давно знаком и не удивляется, если иной раз творятся чудные дела. К тому же он знал, что Гэлбрайт — ученый. И вот получился скандал, люди доискались, кто виноват, и я оглянуться не успел, как они собрались линчевать прохвессора.

Эбернати его увел. Я немножко послонялся ио городку. На улицу вышел пастор посмотреть на церковные окна, которые его озадачили. Стекла были разноцветные, и пастор никак не мог понять, с чего это они вдруг расплавились. Я мог бы ему подсказать. В цветных стеклах есть золото: его добавляют, когда хотят получить красный тон.

В конце концов я подошел к тюрьме. Меня все еще нельзя было видеть. Поэтому я подслушал разговор Гэлбрайта с шерифом.

— Все Сонк Хогбен, — повторял прохвессор. — Поверьте, это он перестроил проектор!

— Я вас видел, — отвечал Эбернати. —- Вы все сделали сами. У-у, — схватился рукой за челюсть. — Прекратите-ка, да поживее! У толпы серьезные намерения. В городе половина людей сходит с ума от зубной боли.

Видно, у половины городских в зубах были золотые пломбы.

То, что сказал на это Гэлбрайт, меня не очень-то удивило:

— Я ожидаю прибытия комиссии из Нью-Йорка; сегодня же вечером позвоню в институт, там за меня поручатся.

. Значит, он всю дорогу собирался нас продать. Я как чувствовал, что это у него на уме.

— Вы избавите меня от зубной боли и всех остальных тоже, а не то я открою двери и пущу линчевателей! — простонал шериф. И ушел прикладывать к щеке пузырь со льдом.

Я прокрался обратно в коридор и стал шуметь, чтобы Гэлбрайт услыхал. Я подождал, пока он кончит ругать меня на все корки. Напустил на себя глупый вид.

— Я, наверно, ошибся, — говорю. — Могу все исправить.

— Ты уж наисправлял достаточно! — Тут он остановился. — Погоди. Как ты сказал? Ты можешь вылечить эту... что это?

— Я осмотрел ружье, — гово

рю. — Кажется, я знаю, где напорол. Оно теперь настроено на золото, и все золото в городе испускает тепловые лучи или что-то в этом роде.

— Наведенная избирательная радиоактивность, — пробормотал Гэлбрайт очередную бессмыслицу. — Слушай, вся эта толпа... У вас когда-нибудь линчуют?

— Не чаще раза-двух в год, — успокоил я. — И эти два раза уже позадь, так что годовую норму мы выполнили. Однако жаль, что я не мог переправить вас к нам домой. Мы бы вас запросто спрятали.

— Ты бы .лучше что-нибудь предпринял! — говорит. — А не то я вызову из Нью-Йорка комиссию! Тебе это не очень-то по вкусу придется, а?

Никогда я не видел, чтобы человек с честным лицом так нагло врал в глаза.

— Дело верное, — говорю. — Я подкручу эту штуковину так, что она в два счета прервет лучи. Только я не хочу, чтобы люди связывали нас, Хогбенов, с этим недоразумением. Мы любим жить спокойно. Вот что, давайте я пойду в ваш отель и налажу все как следует, а потом вы соберете тех, кто мается зубами, и спустите курок.

— Нет... да, но...

Он боялся, как бы не случилось чего похуже. Пришлось его уговаривать. А на улице бесновалась толпа, так что уговорить было не трудно. В конце концов я ушел, но вернулся невидимый и подслушал, как Гэлбрайт уславливается с шерифом.

Они между собой поладили. Все, у кого болят зубы, соберутся и рассядутся в мэрии. Потом Эбернати приведет прохвессора с ружьем и попробует всех вылечить.

— Прекратится зубная боль? — настаивал шериф. — Точно?

— Я... вполне уверен, что прекратится.

Эбернати уловил его нерешительность.

— Тогда уж лучше испробуйте сначала на мне. Я вам не доверяю.

Видно, никто никому не доверял.

Я прогулялся до отеля и кое-что изменил в ружье, но тут попал в переплет, Моя невидимость истощилась. Вот ведь как скверно быть подростком.

Когда я стану на сотню-другую лет постарше, то буду оставаться невидимым сколько влезет. Но пока я еще не очень-то освоился. Главное — теперь я не мсг обой

тись без помощи, потому что должен был сделать одно дело, за которое никак нельзя браться у всех на глазах.

Я поднялся на крышу и мысленно окликнул Крошку Сэма. Когда настроился на его мозг, попросил вызвать папулю и дядю Леса. Немного погодя с неба спустился дядя Лес; летел он тяжело, потому что нес папулю. Папуля ругался: они насилу увернулись от коршуна.

— Мне нужна помощь, — сказал я. — Прохвессор обещал одно, а сам затевает напустить сюда комиссию и всех нас обследовать.

— В таком случае ничего не поделаешь, — сказал папуля. — Нельзя же кокнуть этого типа. Дедуля запретил.

Тогда я сообщил им свой план. Папуля невидимый, ему все это будет легче легкого. Потом мы провертели в крыше дырку, чтобы заглянуть в номер Гэлбрайта.

И как раз вовремя. Шериф уже стоял там с пистолетом в руке (так он ждал), а прохвессор, позеленев, наводил на Эбернати ружье. Все прошло без сучка без задоринки. Гэлбрайт спустил курок, из дула выскочило пурпурное кольцо света — и все. Да еще шериф открыл рот и сглотнул слюну.

— Ваша правда! Зуб не болит!

Гэлбрайт обливался потом» но

делал хорошую мину.

— Конечно, действует, — сказал он. — Естественно. Я же говорил.

— Идемте в мэрию. Вас ждут. Советую вылечить всех, иначе вам не поздоровится.

Они ушли. Папуля тайком двинулся за ними, а дядя Лес подхватил меня и полетел следом, держась поближе к крышам, чтобы нас не заметили. Вскоре мы расположились у одного из окон мэрии.

Зал был набит, люди мучились от зубной боли, стонали и охали. Вошел Эбернати с прохвессором (прохвессор нес ружье), и все загалдели.

Гэлбрайт установил ружье на сцене, дулом к публике, шериф снова вытащил пистолет, велел всем замолчать и обещал, что сейчас у всех зубная боль пройдет.

Я папулю, ясное дело, не видел, но знал, что он на сцене. С ружьем творилось что-то немыслимое. Никто не замечал, кроме меня, но я-то следил внимательно. Папуля — конечно, невидимый — вносил кое-какие поправки. Я ему все объяснил, но он и сам не хуже меня понимал, что

68