Вокруг света 1967-12, страница 34

t

ЛЮДИ ОБЪЯСНЯЮТСЯ СВИСТОМ НА РАССТОЯНИИ ДО 14 КИЛОМЕТРОВ. ГДЕ ЖИВУТ ЭТИ ЛЮДИ? ЧЕМ ОБЪЯСНИТЬ ПОЯВЛЕНИЕ ЭТОГО СТРАННОГО ЯЗЫКА? ЧИТАЙТЕ В СЛЕДУЮЩЕМ НОМЕРЕ ЭТНОГРАФИЧЕСКИЙ ОЧЕРК Г. ЕРЕМИНА «СИЛЬБО ГОМЕРА И ДРУГИЕ».

богу —нашему богу, — прося его о помощи. Так сидели они на берегу час за часом, наблюдая в лучах почти не заходящего полярного солнца за действиями Сузи в старенькую медную подзорную трубу и моля судьбу, чтобы женщина куда-нибудь исчезла. Она не исчезала, а продолжала рушить палатки, лодки, гарпуны, рвать одежду. Мужчины боялись оставить женщин и детей одних на этом островке и потому не могли уйти на охоту. Прошло три дня, и над ними нависла угроза голодной смерти.

Ждать дольше стало немыслимо. Утром 15 июля двое самых молодых и самых крепких из них, сын Сузи — Эйаут и ее племянник Шуйук отправились обратно на материк. Напачи-Кадлак напутствовал их такими словами:

— Если она станет убегать — не смейте трогать ее. Я люблю свою жену. Если она станет плакать и будет в здравом рассудке — не смейте трогать ее. Если она пойдет на вас — стреляйте...

Итак, двое молодых эскимосов приблизились к безумной женщине. Она бросилась на них. Они дали предупредительный выстрел, рассчитывая, что она испугается и убежит. Но она продолжала надвигаться на них, и тогда раздались еще три выстрела...

Полиция расследовала все должным образом. Иначе быть не могло: когда в сентябре на стоянку прилетел самолет, чтобы забрать в школу детей, Напачи-Кадлак передал для полиции целую связку посланий, старательно написанных особым «слоговым письмом» К В них содержалось подробнейшее, до мелочей описание всего, что случилось в Левеске-Харборе за время между 5 и 15 июля. Ничто не было сокрыто, ничто не было упущено.

Винтовки и сплющенные пули, извлеченные из трупа Сузи, были отправлены в лабораторию криминалистики в Реджайну. Следствие было закончено, показания подшиты к делу, и те, кому мы доверили вершить правосудие, вынесли свое решение.

Перед ними был большой выбор. Нет, перед нами был большой выбор. Мы могли бы попытаться (быть может, даже тогда еще было не поздно) исправить кое-что из содеянного нами. Мы могли бы предъявить этим двум молодым людям обвинение в непредумышленном убийстве в целях самообороны. Одновременно мы могли бы ясно дать понять им, а также оставшимся в живых членам их племени, что не намерены подвергать их новым страданиям после всего, что они пережили.

Но вместо этого мы пошли по иному пути, мы обдуманно обвинили их в предумышленном убийстве, за которое полагается смертная казнь через повешение. Мы обдуманно приговорили уцелевших представителей гибнущего народа (ибо они все имели непосредственное отношение к разыгравшейся трагедии) к новым страданиям, м в течение долгих семи месяцев, предшествовавших суду, заставляли их трепетать от страха перед судьбой.

Мы не смогли гарантировать обитателям Форт-Росса защиту закона, мы не сумели (если такая попытка вообще имела место) Познакомить их

¹ «Слоговое письмо» — письменность канадских эскимосов. — Прим. ред.

с самим смыслом нашего закона: мы предпочли обрушить на них всю его ужасающую силу, накинуть петлю им на шею.

Я не знаю, кто именно принял такое решение: закон по самой своей природе любит кутаться в тогу таинственности. Но, по-видимому, оно было выработано в Оттаве, в министерстве юстиции, возможно, после консультаций с сотрудниками департамента по делам Севера. На мой взгляд, это лишь часть более общего и более важного решения. Судя по всему, власти заключили, что настало такое время, когда к эскимосам (равно как и к индейцам) уже не имеет смысла относиться с каким-то особым пониманием или вниманием, а нужно заставить их строго и неукоснительно следовать нашим концепциям, нашей морали, самому нашему образу жизни, что наступило, наконец, время, когда людей, подобных тем, что сидят сейчас в Спенс-Бее, следует заставить платить за преступление, которое состоит лишь в том, что они мыслят и понимают иначе, чем мы. Вне всякого сомнения, решение предъявить Шуйуку и Эйауту обвинение в предумышленном убийстве низвело их до роли несчастных жертв, жалких статистов в той куда 'более грандиозной драме, которая лежит исключительно на нашей совести.

Но жертвами этого решения были не только эскимосы, но и белые — все, кто находился в этом школьном классе.

Среди приехавших с юга не было ни одного человека, не испытавшего душевных страданий за двух обвиняемых, за все это гибнущее племя. В тот момент, когда королевский прокурор срывающимся от напряжения голосом, в котором звучало с трудом сдерживаемое волнение, дважды, как бы извиняясь, обратился к жюри присяжных со словами: «Леди и джентльмены, я не завидую миссии, выпавшей на вашу долю», он, несомненно, испытывал те же сердечные муки, что и тот газетный репортер, который на исходе белой апрельской ночи плакал, не скрывая слез, потрясенный тем, что увидел и услышал накануне. Констебль канадской королевской военной полиции, выступавший на суде в качестве свидетеля обвинения и проведший в феврале восемь мучительных дней в Форт-Россе, разделяя пищу и кров с эскимосами, был такой же жертвой, как, к примеру, переводчик суда. Переводчик хорошо знал и любил Людей, но в данную минуту он был просто инструментом, с помощью которого у этих простодушных, наивных созданий было добыто признание в том, что они нарушили закон.

Но человеком, в наибольшей мере ощутившим на себе неумолимую давящую власть этой машины, был, вероятно, судья мистер Джон Сиссонс. В течение пятнадцати лет Сиссонс вел упорную борьбу за то, чтобы наши законы применялись с учетом суровой реальности, в которой живут эскимосы и индейцы, с учетом особенностей их древней культуры, их обычаев. За это он заслужил у Людей имя, которого удостаиваются очень и очень немногие, — «Экотоджи»: «Тот, кто слушает». Однако все отлично знали, что стоит лишь Экотоджи и на этот раз выступить в роли посредника между миром Людей и миром пришельцев, стоит лишь ему пере

32