Вокруг света 1968-09, страница 31

как хочет, делает, что хочет. Проявляет себя, как ему угодно. Институты современного общества, которые калечат людей — роскошь, богатство, собственность, — надо уничтожать. Жизнь должна быть проста. Механизация уродует людей. Ближе к природе. Долой войну. Долой войну во Вьетнаме. Долой Джонсона. Любовь, а не война^..

Я выключил диктофон.

— Ерунда, — вдруг сказал Конрой раздраженно. — Детские штучки. Притворство.

Он посмотрел на Питера с вызовом. Тот потянулся и сладко зевнул.

— У вас съехал галстук, — дружелюбно молвил Питер.

Но Конрой не хотел мира.

— Вы говорите о любви, а ведь первое, что вы сделали, — нанесли удар в самое сердце родителей, сбежав от них. А они, эти черствые собственники, отдавали вам все — внимание, деньги. Они обучали вас, кормили!

Питер поднялся, потер ладонями плечи. Ему все еще было холодно.

— Неужели вы всерьез думаете, что можно и дальше так жить, как вы живете? — вымолвил он.

— Как так? Как так? — встрепенулся Конрой. — Ну скажите, что нужно было моему сыну? Я — вице-президент хорошей фирмы. У нас отличный дом. Я заплатил за него 120 тысяч. У меня есть «кадиллак». Сыну я купил «мустанг». Я работал по двенадцати часов в сутки, потому что хотел для него только добра. И вот...

Конрою хотелось, наверное, выложить все те аргументы, которые он не успел поведать своему сыну и которые родились в долгие часы воображаемых разговоров с ним, в долгие дни и часы блужданий по непонятной ему стране Хиппляндии.

— Может быть, ему нужно было стать самим собой, — мягко сказал Питер.

— Ерунда! Заумь! Я отказываюсь понимать.

— В этом все дело.

— Где любовь? Где же добро? Вы говорите — долой собственность, долой деньги. А кто наживается на продаже наркотиков? Да ваш же знакомый теоретик и наживается. А этот парень с мухой в пробирке — ведь он получает жалованье от туристской компании. Все вы — ак

теры. И с удовольствием грабастаете деньги за свое лицедейство. Бусики, сандалики, рванье. А пойдите купите сандалики — стоят подороже, чем выходные туфли у Флоршейма. Нажива. Кругом нажива.

Питер опустил голову. Конрой понял это как согласие.

— Так что же вы всем голову морочите?! Зачем вы увели моего Эрика? Ведь он поверил в идеалы. Поверил... А вы такие же подлецы, как... как все вокруг.-

Вдруг Конрой стремительно отошел от нас и, что-то крича, стал перебегать улицу. С той стороны на него смотрел длинный человек в кожаной тужурке. Рядом с ним на мостовой стоял приземистый длинный мотоцикл, весь в никеле, блестевший на желтом солнце, как маленькая таиландская пагода.

Человек в тужурке, увидев Конроя, сделал движение к своему мотоциклу, но Конрой снова крикнул, подбежал и начал доказывать мотоциклисту что-то очень важное. Я видел, как тот отрицательно качал головой. Тогда Конрой вынул бумажник и принялся отсчитывать деньги. Мотоциклист все еще качал головой. Но потом все-таки взял деньги. И что-то сказал Конрою. А Конрой быстро записал в книжку.

Затем мотоциклист сел на свою пагоду и, взревев немыслимым мотором, умчался. А Конрой, побледневший, как мне показалось, направился в нашу сторону.

— Мы уходим отсюда, — вдруг сказал Питер.

— Кто уходит? — не понял я.

— Настоящие.

— Куда.

— Не знаю. Здесь больше нельзя. Здесь нас уничтожат... Куда-нибудь.

Конрой был возбужден. Он даже не взглянул на Питера.

— Наконец-то. Он давно меня водил за нос. Все обещал адрес сына.

Он похлопал себя по карману пиджака, где лежала записная книжка.

— В четыре часа у меня встреча.

— С сыном?!

— Нет, пока только с его товарищем, — невесело усмехнулся Конрой. — Мерзавец, пятьдесят долларов взял за адрес.

Он посмотрел на часы.

— Осталось полчаса. Тут неда

леко. Хотите со мной? У вас действительно легкая рука.

Я попрощался с Питером. Тот вяло пожал руку. Конрой не удостоил его даже взглядом.

Время еще было, и по дороге я зашел перекусить в пиццерию. Копрой остался на улице.

Лысый хозяин-итальянец в майке поверх брюк, раскручивая на кулаке тонкий лист теста, спросил деловито:

— Синьор газетчик? Тут вашего брата — как пчелы на мед. Доходная тема. Х-хе, не обижайтесь.

— Я не обижаюсь.

— Пицца? Равиоли? А то вот могу предложить хипиирожок... До меня никто не додумался. Девяносто центов штука...

Хипиирожок представлял собой кусок полусырого говяжьего фарша с луком в тесте.

— В других местах точно такие же пирожки я, помнится, едал под другими названиями, и стоили они втрое дешевле.

— А идея?! — возразил хозяин. И пожаловался: — Только теперь разве идею удержишь! Разворуют мигом. Первый Джек украл. Вон на том углу. Из «Пьяного дельфина». Назвав «хипплин-чики». Я ему: жулик ты, Джек. А он: не хиппирожок, а хипплин-чик — и баста. И «Пьяного дельфина» переименовал. В «Хиппьян-ку». А ведь идея все-таки моя, правда, синьор? Как вы думаете? Может, мне подать в суд?

Я не стал расстраивать хозяина рассказами о том, что выношенная им идея хиппирожка давно уже процветает на более высоком коммерческом уровне. Спорый Голливуд уже произвел несколько пошлейших фильмов о хиппи. (Как выразился продюсер: «Для больших городов, конечно, не пойдет, а в маленьких на Юге и на Среднем Западе — ничего, сожрут!») В кабарешках уже идут программы под названием «Хиппи, любовь моя». Есть радиопрограмма «Власть цветов». Выпущены в несметном количестве нагрудные значки с лозунгами хиппи. Продаются — и довольно дорого — хорошо потрепанные предметы хип-пи-туалета — отличные парики и бороды для детективов и для тех, кто хочет провести в хиппи уик-енд, а в понедельник вернуться в отчий дом к чистой пижаме и горячей ванне. Уже прославились на всю страну своими заработками хиппи-джазы. Уже в кровь дерутся рэкетиры за обладание рынком цветов, любви и добра...

29