Вокруг света 1968-09, страница 29
— Абсолютно. Я не могу открыться, меня схватит полиция. Одна из старушек — сиреневые цветочки в голубых локонах — робко спросила, указывая на пробирку: — Скажите,, а зачем, там муха? Парень помолчал, обдумывая ответ. Потом сказал» — Просто так. — Гм, — покачала головой старушка. — Как же она не задохнется? Парень посмотрел свысока, ответил раздельно, со значением: — Дырка в пробке, мэм. Конрой. дотронулся до моего плеча: — Пойдемте. Мы долго шли по уяиде. & воздухе носились обрывки газет и какое-то тряпье. В лавчонках торговали кожаными ремешковыми сандалиями и бусами из каштанов и миндаля. К нам подошли двое просвечивающих на солнце пареньков. — Кофе, сэр? — сказал один из них. — Что кофе? — не понял я. — На кофе, сэр. Какую-ни-будь мелочь. Может быть, деся^ т и центов и к или четвертак. Я достал четвертак. Конрой заложил обе руки в карманы брюк и выпятил вперед впалый живот: — Что же будет дальше, милые? Пареньки молчали. — Нет, это все-таки очень интересно. Может быть, вы расскажете иностранному журналисту, как вы собираетесь жить дальше, к чему, собственно, вы стремитесь и чего добиваетесь? Один из пареньков доверчиво улыбнулся: — Быть самим собой и получать удовольствие. — Очень хорошо. Получать удовольствие! А если и я начну получать удовольствие, тогда что? Или вот он, журналист? — Тогда будет прекрасно! — сейчас оба паренька улыбались. — Этого мы и хотим. — У кого же вы тогда будете просить свои четвертаки? — предвкушая торжество, посмотрел на меня Конрой. — Так ведь денег не будет. Все будет общее. Пошел — взял что хочешь. — Они глядели на него удивленно. — А кто же будет производить это самое «что хочешь»? Пареньки пощипывали подбородки, один чесал босой пяткой икру. — Кто? — раздраженно переспросил Конрой. Один пожал плечами, другой виновато улыбнулся. Оба повернулись и ушли. Однажды еще мальчишкой в школе я увидел под микроскопом живую клетку, зараженную микробами. Я помню ограниченное пространство, усеянное мельчайшими движущимися организмами. Их было несчетное количество. Они быстро и беспорядочно двигались, сталкивались, соединялись в группы, делились и разбегались снова. Когда я впервые попал на балкон для экскурсантов в нью-йоркской бирже,, я сразу вспомнил ту картинку под микроскопом. По желтому полю* усеянному бумажками «продай — купи», на первый взгляд беспорядочно передвигались сотни людей в одинаковых светло-серых и кремовых пиджаках. Сверху видны были только плечи, набриолиненные илм лысые головы. Они вертелись вокруг невидимого бога. Сам бог не присутствовал. Его не всегда понятные действия угадывались лишь в прозрачном мелькании цифр, обозначающих, сколько стоит акция в эту минуту, в эту долю минуты. Бог был где-то рядом, где тишина и величие. А здесь была приемная — шумная и беспорядочная. И вот в один прекрасный день на балкон для туристов, на которых клерки внизу обычно не обращают никакого внимания, пришли хиппи. Человек десять-пят-надцать. На этот раз, чтобы не вызвать подозрений охраны, в довольно приличной одежде. Даже при галстуках. Постояли некоторое время спокойно. Посмотрели на шаманство серо-кремовой массы внизу, послушали объяснения гида. Потом кто-то из них крикнул: — Э-гей! Несколько десятков клерков внизу приостановили свой ритуальный бег по навощенному полу и с озабоченным удивлением посмотрели вверх, на галерею. Остальные продолжали движение. И тогда хиппи принялись спокойно вынимать из карманов зеленые бумажки и бросать их вниз клеркам. Бумаженции летели медленно, как сухие листья с дерева, планируя на горячечном дыхании сотни клерков. И тут остановилось движение внизу. Целиком, остановилось. Остолбенели с поднятыми вверх головами клерки и маклеры. Потому что сверху, с балкона, к ним летели не простые бумажки зеленого цвета, а... доллары... доллар ы... НАСТОЯЩИЕ ДОЛЛАРЫ! Клерки все стояли неподвижно. А сверху все падали доллары. А хиппи всё спокойно улыбались. И тут клерки не выдержали. Люди, ежеминутно имеющие дело с распоряжениями «продай — купи» на сотни тысяч, миллионы долларов, бросились хватать с пола, ловить в воздухе однодолларовые купюрки. Вот тогда сверху раздался смех. Веселый смех. Издевательский смех. Хиппи, по всей видимости, получали большое удовольствие. Конечно, их выставили взашей. Но и на улице, на знаменитом перекрестке известных всему миру Уолл- и Брод-стрит, они продолжали смеяться. Взявшись за руки, они образовали круг и принялись танцевать (на УОЛЛ^ СТРИТЕ!) и петь немудреные куплеты: Настала деньгам смерть, смерть, смерть! Настала деньгам смерть, смерть, смерть! Свобода! Свобода! Свобода I При этом они, говорят, выделывали совершенно немыслимые пат пока их не разогнала полиция... И другая история. Как-то поздно вечером — это было в августе прошлого года — несколько сот хиппи собрались на улице Святого Марка в Нью-Йорке, неподалеку от того места, где она пересекается с мрачной и грязной Третьей авеню. Музыканты-хиппи забрались в кузов небольшого грузовичка и настроили свои электрогитары. Певица, известная среди хиппи под именем Шейла—Богиня трущоб, с воодушевлением затянула песню: О, найти бы дом мне Среди тех бездомных. В парке люди свободны. Там деревья и отдых. Хиппи-братья вокруг. Там под деревом друг. И все, кто был на перекрестке, грянули припев: Дом у нас под деревом. Свобода — под деревом. Денег нет — под деревом. Все наше — под деревом. А все, что не здесь, — Просто болезнь... 27 |
