Вокруг света 1968-09, страница 30

Попозже подъехал еще один грузовичок и привез небольшое вечнозеленое деревце. Его вытащили около здоровенной кучи жирной грязи на пустыре. Вырыв в куче ямку, хиппи торжественно и осторожно посадили там дерево.

В толпе обнимались и передавали друг другу бумажные стаканчики с простоквашей. Это был симпатичный праздник.

Полиция вела себя корректнейшим образом. Посадка дерева была обговорена с ней заранее. Копы ¹ не только не препятствовали шумной процедуре посадки дерева, но, наоборот, создали все условия: закрыли улицу для транспорта.

Из уст в уста передавали в толпе хиппи миролюбивую фразу, сказанную начальником 9-го полицейского участка: «Пусть себе...»

Праздник кончился ровно в двенадцать часов ночи, как и было условлено с полицией. Об этом объявил хиппи-организатор через микрофон на грузовичке.

Ну, а когда на улице осталось уж совсем мало хиппи, миролюбивый капитан Фин, тот самый начальник 9-го участка, который произнес прекрасную фразу: «Пусть себе...», подошел к куче грязи, собственноручно безо всякой натуги вытащил деревце и бросил его в кузов полицейского грузовика, чтобы отвезти на свалку.

Хиппи растерялись. Потом вознегодовали. Начали гудеть — единственный способ, которым они могли выразить свой протест.

Капитан плюнул и приказал выбросить дерево из грузовика.

Несколько хиппи подняли дерево и пошли вниз по улице, держа его на плечах, как покойника. Они спустились по Святому Марку до зеленого пятачка под названием Томпкинс Сквер-Парк и похоронили дерево там под ту же песню.

«Понимаете, приходят два длинноволосых и, не спрашивая разрешения, лепят какой-то свой плакатик на витрину моего магазина. Что-то там такое насчет отношения к ближнему. Я их, конечно, спрашиваю: «Вы что ж, говорю, нет, что ли, у вас уважения к частной собственности?» Знаете, что они мне ответили? Ничего не ответили. Вот что! Сказали только, что я болен, засмеялись и ушли».

(Из жалобы бакалейщика Джона Мэлреди.)

Я рассказал обе истории Кон-рою. Он выслушал вежливо и

'Копы — кличка полицейских.

внимательно, хотя первую — о бирже, как оказалось, слышал раньше, и сказал решительно:

— Все это притворство, театр, игра в блаженненьких.

— Вы не верите в искренность этих ребят? Вы не верите в искренность вашего сына?

Он посмотрел на меня зло:

— Конечно, могут быть исключения. Но вы же взрослый человек. Вы повидали мир. Этого, — он кивнул на живописных голодранцев, сидевших на тротуаре, — просто не может быть. Понимаете? Не может быть! Это все нереально, иррационально. Человек не может уйти добровольно из хорошего дома в лачугу. Человек не может отказать себе в удовольствии жить лучше других, жить богаче других. Такова человеческая натура. А раз так — все это игрушки, кривлянье.

— Но их около четверти миллиона, если не больше.

— Массовый психоз.

— Вам не приходилось знакомиться с их программой?

— Какая к черту программа! Ничего у них нет. Вот вы слышали мой разговор с теми двумя молокососами: «получать удовольствие». — Он скривил лицо презрительно. — Вот и вся их программа. Можете полюбоваться, я натолкнулся тут в одной их газетенке на «формулу хиппи». Пожалуйста.

Он вынул из бумажника маленький, аккуратно вырезанный кусочек газеты. Там было напечатано: «Автоматика 1916 1942 электронно-счетная кислота 1943 Т. С. 1938 1952 1942. Ракета 1945 атомная бомба молодежь взрыв 67. Всегда. Бесконечность. Навсегда. Теперь. — и изменяясь — .»

Я переписал «формулу» дословно, со всеми знаками препинания.

— Ну что вам еще требуется?

Прямо скажем, «формула»

хиппи не вносила в наш разговор особой ясности.

— Есть тут, правда, один «программист-теоретик», — добавил Конрой. — По совместительству он содержит психоделическую лавку. Если хотите, могу познакомить. Только сегодня воскресенье, вряд ли мы его застанем. Ну, да все равно, идемте.

Лавка, вся витрина которой была разрисована огромными разноцветными концентрическими кругами, действительно оказалась закрытой. Ее хозяина не было.

У запертых дверей сидел на асфальте парень в украинских усах, которые в Америке называют английскими, и читал томик Зигмунда Фрейда.

Услышав наш разговор, он поднял голову.

— Кроме Рона, программу хиппи знает по-настоящему только Питер, — сказал он и сложил книгу.

— А где найти этого Питера? — спросил я.

— Да уж где-нибудь тут крутится.

— Поблизости?

— Может, и поблизости.

— А вы, случайно, не Питер?

Парень подумал-подумал и согласился:

— Питер. Почему же не Питер?

Он встал. Лицо у него было скуластое, усы свисали до подбородка, бороды не было. На джинсы была спущена майка с цифрой 48 на груди. На ней длинный, с чужого плеча пиджак. На лацкане — красная брошка с надписью: «Занимайтесь любовью, не войной».

Я попросил Питера рассказать, как он себе представляет программу хиппи.

Он обнял свои худые плечи, как Черкасов в роли Пата, попрыгал на одной ноге, потом — на другой, потер лицо, будто умылся, снова заключил себя в объятия, потом неожиданно снова сел на тротуар и открыл Фрейда.

Лицо Конроя пошло красными пятнами.

— Так как же насчет программы? — осведомился я.

— А вам это зачем? Всерьез или для забавы? — вдруг спросил парень.

— Это будет зависеть от вас. Пока что получается забава.

Питер усмехнулся.

— Это я разминался. Замерз.

Я присел на корточки и стал

открывать диктофон.

— Будете записывать? — спросил Питер серьезно.

Я поднес к его лицу морковку микрофона.

— Ам! — рявкнул Питер и засмеялся. Потом снял улыбку. — Нынешнее общество бесчеловечно, — начал Питер. — Оно уродует человека с детства, еще в семье. Прививает ему жизненные принципы стяжательства. Хиппи предлагают — человек должен стать, наконец, самим собой. Система жизни — коммуна индивидуальностей. Каждый живет,

28