Вокруг света 1968-11, страница 53

но очень четко сопоставить предстоящие тысячи миль с пройденным путем. Я сопоставил — и перспектива многонедельного одиночества принялась подрывать мой дух. Вечером я слушал радио с небывалым удовольствием; вероятно, еще один признак того, что начинала сказываться изоляция.

А на следующий день настроение снова подскочило вверх, всецело благодаря тому, что из-за линии горизонта на юге появились два стремительных патрульных судна — американцы. Они неслись по волнам, словно возбужденные терьеры, почуявшие нору, и я восхищенно смотрел, как они выписывают сложные кривые, очевидно, связанные с противолодочным патрулированием. Завершив серию маневров, оба на высокой скорости ринулись ко мне; острые носы легко резали волну, зачехленные пушки смотрели на меня. Будь я кроликом, я бы пустился наутек. Но вот они сбавили ход и закружили поодаль — так осторожный, опытный пес ходит вокруг колючего ежа. Наконец один из них разорвал кольцо и подошел вплотную, чтобы обнюхать меня.

— Привет.

Я поднял руку в ответ.

— Далеко вы забрались.

— Ага.

— Все в порядке?

— Все.

Вдоль борта выстроились глазеющие матросы, двигавшие дружно в такт челюстями, пережевывая резинку.

— Куда следуете?

Изо всех сил стараясь говорить небрежно, бросаю:

— В Нью-Йорк.

Они, как по команде, перестали жевать, и ряды ровных белых зубов сверкнули над релингом, отороченным полосой смуглых волосатых рук с ответвлениями, подпирающими любопытные лица.

— Далековато на таком суденышке.

Что ответить на это коллективное заявление, в котором уже заложен исчерпывающий ответ? Я настолько пленен зрелищем такого количества людей, что должен сделать над собой усилие (надеюсь, не очень заметное со стороны), чтобы уловить смысл следующей реплики капитана:

— В чем-нибудь нуждаетесь?

— Вообще-то есть одно дело. Вы не могли бы передать мое послание в Соединенное королевство?

— Ну, конечно, охотно передадим.

Я сообщил им все данные и попросил радировать Королевскому Западному яхт-клубу в Плимут. Моряки заверили меня, что все будет сделано, и с веселыми возгласами пошли дальше, опять пустив челюсти на полный ход. Говорят: желудок двигает войско; может быть, матросы попросту озабочены тем, чтобы мотор не останавливался?

Это соприкосновение с внешним миром здорово меня воодушевило и внушило полную уверенность, что мои близкие получат весточку. Меня уже не раздражали ни пасмурное небо, ни тесная каюта, ни ограниченность чтива.

Черт возьми, почему я не попросил у них нескольких журналов и книжек? Ладно, Тэрбер выдержит и второй заход. А потом можно заняться изучением морских птиц.

ОДИН

Один-одинешенек.

Ты в этом уверен?

Можно с ума сойти.

А тут еще эти ночи.

Час за часом лежишь, не двигаясь, будто мумия, в спальном мешке, притиснутый к борту. Я не могу убедить себя, что есть смысл подниматься на палубу, проверять, не покажется ли какой-нибудь корабль. Сегодня тринадцать дней, как я последний раз встречался с судном.

Других судов нет.

Только мое.

А на нем — я.

В этой части океана редкое движение — триста миль прямо на запад от Азорских островов. Тысячи судов курсируют через Атлантический океан. Миллионы тонн грузов. В эту самую минуту океан пересекает тьма людей, но здесь— никого. Один я ползу на запад в своей пятитонной коробочке, намереваясь присоединиться к «Летучему Голландцу», — и буду ходить в этой части океана, пока земной шар не прекратит свое вращение и не метнет океаны к небосводу, и останется наш несчастный древний мир с морщинистым лицом, как у обезьяны, начинай все сначала. Только без меня. Я буду плыть все дальше и дальше, до самой Луны. Но там — ни гавани, ни хотя бы сносной якорной стоянки. И пойду я еще дальше, и закружит меня планетная орбита. Буду идти так тысячелетия, пока не заштилюю в виду Берегов Вечности.

— Верно, как дважды два — пять.

Я сажусь, зажатый в тисках собственных мыслей.

Как там поживает моя жена в Сондерсфуте? Радуется? Горюет? Думает, что я утонул?

— Она слишком разумный человек.

Занята детьми?

— Как там ребята?

Что я здесь делаю?

— Брось ты метаться, ведь не один же ты пошел.

Чувство вины перед оставленной женой — лишь часть того, что меня тревожит. Вопрос, что я здесь делаю, можно толковать по-разно-му. Например, что я делаю именно в этой точке? В трехстах милях прямо на запад от Азорских островов, на маршруте, которым ходят из Плимута в Нью-Йорк небольшие пароходы. Ведь я же участвую в гонках через Атлантический океан. Блонди, Фрэнсис и Дэвид идут много севернее и все считают, что можно совершить переход за тридцать дней. Дьявольщина, я уже тридцать дней в море, а покрыл только половину дистанции. Еще тридцать дней? Мало того, что я приду последним, на меня в пору будет надевать смирительную рубашку, если я пришвартуюсь.

— Ты непременно пришвартуешься!

Откуда такая уверенность? Тебе еще предстоит чертовски длинный путь, почти две тысячи миль. Мало ли что может случиться на этой дистанции. Консервы уже на исходе. Слава богу, воды вдоволь. Без еды можно протянуть долго, без воды — от силы пять дней. А тут еще этот ветер, чтоб ему провалиться. С самого начала держится западных румбов. Сплошные весты. Они истреплют мои нервы в клочья. По мне лучше ревущий шторм, чем эти бесконечные четыре-шесть баллов западного направления.

Мы до одурения бодаем волну, а остальные ребята, наверно, преуспевают. Конечно, на их долю тоже приходится встречный ветер, но там, на севере, условия все же куда разнообразнее. Сколько осталось до Нью-Йорка?

— Около двух тысяч миль. Силы небесные. Еще месяц в

море.

— А почему бы тебе не зайти на Бермуды?

Как-как?

— Зайти на Бермудские острова. Ты почти на их широте, и тебе все равно обходить Гольфстрим.

А это не будет смахивать на капитуляцию?

50