Вокруг света 1968-12, страница 6

В эти страшные секунды, чувствуя свою беспомощность, готовый к худшему, Олег успел подумать о тех, кто будет садиться после него, — чтобы не помешать им, он сумел отклониться к краю полосы.

Вопреки ожиданиям нос опустился на бетон довольно плавно. Прочертив им немного, самолет стал. На этот раз соскочить на землю оказалось вполне удобно: невысоко! Олег прыгнул и, еще не разгибаясь, увидел: внизу, на изгибе обшивки стесаны только заклепки. Он выпрямился. К самолету уже неслась машина.

...Олегу было двенадцать лет во время войны, когда он поступил в суворовское училище. Увлекался авиацией, но самолеты видел только издали: летали аэроклубовцы. Еще мечтал стать комсомольцем — не дождавшись четырнадцати лет, подал заявление. На собрании, когда дело казалось уже решенным, кто-то вдруг, просматривая его бумаги, спросил:

— Гудков, тебе ведь нет еще четырнадцати?

— Тринадцать и десять месяцев, — пробормотал Олег.

Тот, кто смотрел бумаги, встал:

— Я предлагаю воздержаться... До наступления четырнадцати лет.

Пришло время — Олег стал комсомольцем и дорожил этим званием, гордился им. Но о том, как его «не приняли» в комсомол, не забыл — уж очень тогда ему было обидно!

После суворовского училища Гудков поступил в школу военных летчиков и через три года окончил ее — стал летчиком-истребителем. Он был инструктором, но мечтал об испытательной работе; подал рапорт. Однако шли годы, а Гудков продолжал «вывозить» учеников на высший пилотаж. Он учил будущих летчиков чувствовать и понимать машину и, радуясь тому, что они в полетах каждый день открывают что-то новое, то, что ему, Олегу, уже известно, думал о новом для себя — об испытаниях...

За пять лет он написал много рапортов и получил столько же отрицательных ответов. Школа не хотела расставаться с опытным инструктором. Все же случилось так, что один рапорт возымел действие: старший начальник согласился отпустить Гудкова; теперь не соглашался начальник училища, очень уж ценил Олега. Тогда Олег написал ему обыкновенное письмо: «Если бы у Вас был сын и так же хотел стать испытателем, как я, неужели Вы его не отпустили бы?»

Адресат вызвал его и вместо ожидаемого «раздрая» улыбнулся:

— Вижу, ничего с тобой не поделаешь.

Олег стал испытателем, и 1200 часов, которые он налетал, будучи инструктором, сослужили ему добрую службу.

Когда испытатель уходит в небо, он стремится узнать о машине все: чувствовать ее как самого себя, слышать ее дыхание, чтобы потом, вернувшись на землю, рассказать конструкторам об их детище. Испытатель — один из создателей новой машины, и это чувство творчества великолепно, несравнимо ни с чем...

На заседании методического совета разгорелся спор: нужно ли вообще испытывать этот перехватчик на штопор? Уже по модели было видно: самолет неохотно выходит из штопора.

— К чему риск? — говорили одни.

— Машина перспективная, о ней нужно знать все, — утверждали другие. — К тому же у летчиков будущей машины должна быть инструкция: как выводить ее из штопора. Отказаться от риска сейчас, значит летать с риском потом.

Гудков был назначен ведущим летчиком — он был за испытания.

Снабдили самолет надежным средством для аварийного вывода: противоштопорными ракетами на крыльях. Вопреки ожиданиям машина довольно сносно выходила из штопора.

...И вот Олег ушел на пятнадцатикилометровую высоту. Находясь в крене, он видел далеко внизу след белой спирали, отметившей его путь. Спираль, расползаясь вширь, превращалась в мелкие хлопья ваты.

— «Привал», я Тридцать первый, — передал он на аэродром. — Начну над точкой.

— За вами следим, — ответил руководитель полетов.

Олег закончил разворот от солнца и стал гасить скорость. По предыдущим полетам он уже знал, что двигатели «глохнут» в штопоре, и решил их сразу выключить, чтобы они не отвлекали внимания. Затем включил приборы контроля. Теперь все движения машины будут записаны по секундам.

Самолет терял скорость, стал покачиваться. Ручку на себя. Самолет энергично повалился на крыло; тогда Олег отклонил еще и элероны вправо... И завращался в правом штопоре.

Гудков размеренно считал секунды, контролируя свой голос: «Двадцать один, двадцать два, двадцать три, двадцать четыре...»

Машина штопорила — она вращалась с высоко поднятым носом. Летчик видел перед собой острый клюв кабины, мелькал по кругу расплывшийся горизонт. В такт виткам ярко вспыхивали блики на стекле фонаря, подсвечивалась солнцем приборная доска.

Падение продолжалось. За эти секунды надо понять неразгаданное! Он пробует поставить элероны нейтрально — машина даже не заметила этого. Тогда он двигает всеми рулями на вывод — снова никакого эффекта. Самолету как будто надоело подчиняться, он нашел свой собственный характер и больше не хотел прекращать понравившийся ему «вальс».

«...Тридцать четыре! Тридцать пять!» Олег кончил счет. Ничего нового в поведении машины не было. Олег опять взял рули полностью по правому штопору и перевел их резко на вывод, до отказа.

Самолет даже ухом не повел! Это уже было ново. В отличие от прежних полетов машина с увлечением падала в штопоре, приближалась земля.

И снова Гудков открыл счет секундам. Вновь отсчитал пятнадцать секунд и взглянул на высотомер. Большая стрелка его неслась так, что стало слегка не по себе. Левая рука Олега потянулась к одной из двух красных кнопок на щитке перед глазами. «Правый штопор, — сказал он себе, — следует нажать левую кнопку!—И повторил:—Да, левую!» В это мгновение страшно было спутать их: нажмешь правую — и к силе, крутящей самолет, добавится еще сила ракеты...

Он решительно щелкнул левой кнопкой.

Как будто незримая рука схватила самолет за левое крыло. Он замер на секунду, «подумывая», не пойти ли ему в другую сторону... Но сдался — по

4