Вокруг света 1968-12, страница 63

дишь ее вперед всего на десяток шагов, идти трудней.

Сначала ждешь, чтобы кончилось болото, кончился жидкий, глубокий торф-месиво. Болото кончается, начинается ельник, и теперь ты ждешь, когда же, наконец, твоя тропа выберется от комаров к ветерку на какое-нибудь другое болото.

Я не знал свою новую тропу, не знал, когда она нырнет в озеро, но вот лесная дорожка привела в еловый остров, и внизу среди черных стволов я, наконец, увидел воду. Вода была еще далеко, к ней надо было идти, но она уже была, светилась и звала к себе. Хотелось сбросить мешок и побежать вниз, опустить руки в воду и пригоршнями плескать озеро себе на лицо...

Но я никогда не бросал свой рюкзак, никогда не бежал сломя голову к блеснувшей воде. Да, я уже видел озеро, уже знал, что не ошибся в своей дороге, что через десяток минут сниму, наконец, свой мешок около двери в охотничью избушку, расстегну куртку и медленно спущусь к воде, спущусь, чтобы долго никуда не уходить. «Здравствуй. Я пришел, пришел совсем...»

Озеро встретило меня настороженной, неласкоьой тишиной. Это было глубокое дикое озеро за-онежской тайги. Обычно оно не удерживало человека больше двух дней. Прогоняли комары, бескле-вье и крутые неизвестные берега, которые сразу уходили далеко-далеко вниз. У этого озера был только один хозяин — леший. Так говорили в сердцах случайные, не всегда удачливые здесь люди, которые хотели получить многое, но уходили ни с чем.

Но когда-то озеро все-таки оставило около себя человека. Человек построил здесь избушку, сбил из глины печь, сделал лодку и подолгу оставался около этой угрюмой воды один. Не его ли помнило озеро, которое недоверчиво встретило меня, не для него ли берегло свои тайны, еще не зная, что тот человек никогда уже не придет сюда, никогда не отведет от берега свою лодку и не увидит тех голубых окуней, которых только для него хранила глубокая таежная вода, настоянная на чернике?..

В этом озере действительно жили голубые окуни. По ночам и в густую летнюю жару они опускались на самое дно, а с утренним туманом выстраивались в свои

быстрые колонны и направлялись в рейд к лудам.

Лудами на гаежных озерах называют приподнятости дна. Чаще луды не выходят на поверхность, они скрыты под водой, и о них узнаешь только по широким листьям, что словно зеленые острова плавают на воде. Когда нет ветра, когда молчалива вода и далеко видны блестящие листья, рыбак вряд ли ошибется, если повернет свою лодку в их сторону. Там в глубину круто падает песчаный или каменистый скат, там держится мелкая рыбешка, и туда в первых лучах солнца ворвется азартная стая голубых окуней...

Когда совсем наступает лето и в тростнике появляются первые стайки суматошных утят, тогда луды увидеть еще проще: над водой над лудами расцветают белые лилии. Черная вода, вода без дна, вода, пришедшая сюда из еловой тайги, такой же глубокой и таинственной, как само озеро. Вода молчит глубиной и тайной, и над этой тайной цвета вороненого крыла широко разливается огонь белых лилий.

Я нигде не встречал таких лилий, как на глухих таежных озерах. Цветы, наверное, не уместились бы на ладони. Их нельзя было сорвать, взять с собой. На них можно было только смотреть, забыв, что на свете есть еще что-то более прекрасное... Для меня эти лилии остались белым чистым цветом, которому люди дали имя — верность и который здесь, в тайге, живет рядом с вековым молчанием елей, запахом смолы, плеском тяжелой рыбы и спокойным огоньком ночного костра, что разложил на берегу человек, поселившийся на таежном озере.

Теперь, хотя и робко, я мог назвать озеро своим. Это право приходило вместе с открытием тех тайн, которые глубокая вода долго не соглашалась отдать мне. Я долго ждал и хорошо помнил по прежним свиданиям с тайнами, что молчание должно было кончиться.

Первой молчание воды нарушила черемуха. Белый, легкий цвет берегов упал в озеро и разбудил рыб. В завалах и на отмелях тут же завозились щуки. Щуки уже успели отдохнуть после весенних игр и, узнав по цвету черемухи свое время, бросились охотиться.

Черемуха отцвела — и тут же исчезли щуки. Снова наступило молчание воды, и я опять ждал, ждал, когда займется белым махровым огнем рябина...

С рябиной снова появились щуки, озеро опять рассказало мне, что для ее обитателей белый цвет был сигналом к пробуждению.

Рябина отгорела не так богато и широко, как черемуха. Кончился июнь, и я ждал теперь, когда поднимутся над лудами первые блестящие листья белых лилий. Листья будут долго тянуться к свету еще не развернувшимися трубочками, потом узнают легкий ветерок, голоса птиц, туман белой ночи, раскроются и останутся на воде до самой осени. За листьями надо ждать огни белых лилий, а следом за этими огнями — первых голубых окуней...

Лодка возвращалась домой немного усталой от дальней дороги. Скорей всего это была даже не усталость, а хорошее спокойное чувство, которое всегда появляется у человека, когда ожидание оправдывает себя. И в этом тихом спокойствии совсем не хочется быстро работать веслом... Сегодня утром появилась первая лилия. Она распустилась не на луде, а в неглубоком ручейке, что незаметно приходил в озеро. Это была простая лилия. Она ничем не напоминала настоящие таежные, цветы — она была меньше и неприметней, но она была первой.

Эту лилию я увожу с собой в лодке как подарок, что преподнесло мне озеро в знак расположения. Подарок был дорог, как улыбка хорошего человека, которую он отдал тебе в награду за долгую и трудную дорогу к нему. Я прошел эту дорогу и теперь точно знал, что скоро встречусь с голубым окунем и тогда смело назову это озеро своим.

Вслед за первой лилией широко и вдруг вспыхнули новые богатые цветы на лудах. Они вспыхнули, как крылья белых птиц, взметнувшихся над водой, и тут же появился окунь. Он действительно был голубым. Холодная синева горела по спинам и на боках этих рыб. И по ней можно было угадывать глубокое ключевое дно озера.

С каждым днем белый огонь на лудах расходился шире и ярче. Казалось, он без конца будет разгораться новыми и новыми лепестками. Но однажды белый огонь остановился, будто достиг чего-то очень большого. И я осторожно поймал себя на мысли, что лодка теперь уже не так охотно идет к лудам, будто что-то мешает ей на пути к голубым рыбам. Лодку хотелось повернуть в другую сторону, уплыть к ручью, где недавно цвела самая первая лилия...

6i