Вокруг света 1969-11, страница 21

Тизайгер — великолепный стрелок — завоевал себе популярность среди мааданов тем, что в каждый приезд отстреливал несколько десятков вепрей. Это занятие стало такой же его неотъемлемой функцией, как врачевание. Количество ружей в округе невелико по сравнению с числом кабанов. Мааданы поэтому пользуются и другими средствами борьбы. В частности, нам говорили — не знаю, насколько это правда, оставляю на совести старика рассказчика, — что переплывающего канал кабана можно утопить, ухватив за задние ноги. Но, видно, не очень надеясь на столь благоприятную ситуацию, каждый мужчина, отправляясь за травой, берет с собой большой острый нож.

— Сколько в этом году убили? — спросил Тизайгер.

— Да почти полтораста, — после обсуждения сказал старик.

Боюсь, однако, что речь шла в основном о поросятах. Ибо взрослый вепрь — слишком страшный противник.

Вода тихонько провожает нас своим «кло-кло-кло», расходясь вдоль борта тарады. Вытянув шеи, стараясь по возможности не дышать, мы вслушиваемся, сжимая на коленях ружья. Тихо. Только просвистит очень высоко орел-рыболов или чвак-нет невидимый пеликан.

Уши мааданов наделены, мне кажется, сверхъестественной способностью различать своего врага. Треск камыша, который я бы ни за что не выделил среди других звуков, мгновенно обрисовывал им почти полную картину происходящего. Они, например, оставляли без внимания тяжелое сопение, которое я считал «кабаньим» (это были, как выяснилось, лягушки), а через несколько минут вдруг встрепенулись и один из них указал Тизайгеру куда-то вперед. Тизайгер прицелился, встав на одно колено, в нечто показавшееся мне издали кочкой.

Эхо выстрела мгновенно подхватили испуганные крики птиц, а темная масса впереди завертелась на месте, как кошка за своим хвостом, и вскоре замерла. Пуля Тизайгера почти снесла зверю верхнюю челюсть.

Это был крупный бурый самец. На боку у него был виден след от какой-то старой раны. Хорошо, что мы застрелили его, раненые звери наиболее опасны. Я видел длинные багровые рубцы на ногах, бедрах, лодыжках и даже лицах мааданов — следы от встреч с вепрем. У одного парня неровный шрам шел поперек всей спины. Тизайгер сказал мне, что примерно у половины мужчин-мааданов есть подобные отметки. И обычно рану наносил либо раненый, либо внезапно разбуженный зверь, когда человек шел, увязая по колено в иле. Бывает, говорил Тизайгер, что кабан нападает на человека, лишь почуяв запах старого обидчика. Я успокаивал себя тем, что все кабаны, в которых мы стреляли, закончили свои дни, а не остались «неразминированными бомбами». Но я не учитывал одного — их количества...

Мы разделились возле большой протоки. Я вышел из тарады и побрел по колено в воде к круг-лоспинному островку, на котором росла одинокая пальма. Чувствовал я себя не в своей тарелке: Тизайгер, нисколько не смущаясь, надел местную одежду, единственно подходящую для жизни на воде. Я же, решив, что буду выглядеть нелепо в черной халинде, остался в европейских доспехах.

2*

Я шел, с усилием вытаскивая ноги, целиком погрузившись в это занятие, когда впереди что-то тяжело хрустнуло. Я поднял голову. Метрах в тридцати от меня стоял кабан.

Я сдернул с плеча ружье и, прижимаясь щекой к прикладу, с убийственной ясностью вспомнил, что оба ствола заряжены утиной дробью № 5! По дороге мы несколько раз били уток. Почему-то тут же в голове всплыли наставления Тизайгера:

— Если кабан нападет на вас в тот момент, когда ружье заряжено дробью, ради бога, не стреляйте из вашей пукалки издали! Вы все равно не сумеете избежать столкновения, а выстрел еще больше разъярит зверя. Не теряйте хладнокровия, не бегите, выждите, и, когда он будет уже совсем рядом, бейте между глаз, и тут же падайте ничком. Непременно ничком, иначе он выпустит из вас потроха.

Я с обреченностью ощутил спиной могильный холод. Ведь только что я рассматривал клыки у убитого Тизайгером самца и поразился их длине; внешние края были заточены как бритва. Достаточно одного удара и...

Кабан казался мне величиной с быка. Он поднял хвост для последнего, финального рывка. Из-под копыт полетели брызги. Я попытался переменить ногу, чтобы получше упереть свое смехотворное ружьишко, и вдруг с ужасом убедчлся, что конечности мои накрепко вросли в ил к я не в силах пошевелиться.

Кабан был уже метрах в пятнадцати. На таком расстоянии кажется, что зверь уже прыгает вам на грудь. Десять метров. Пять.

Я выстрелил и в момент, когда нажимал на спуск, вдруг увидел, как морда зверя исчезла из поля зрения.

Что случилось? Все мое существо было настолько сжато, что сразу я не сообразил. Кабан исчез как наваждение. Я тупо смотрел вперед. Оказалось, что в трех метрах передо мной был неглубокий ровик с водой. Зверь с размаху ухнул туда. А кабан никогда не нападает, если не чувствует под собой твердой почвы. В воде зверь резко взял влево и исчез в зарослях.

Все заняло не больше двадцати секунд...

В селении Хадам мы впервые столкнулись с неприкрытой враждебностью. После обеда в самом большом мудифе Тизайгер разложил антибиотики, вытащил стерильный бокс со шприцем и приготовился врачевать. Жители с острейшим любопытством смотрели на эти чудодейственные приспособления. Едва первая пациентка, девочка лет четырнадцати, дочь хозяина, села напротив Тизайгера на камышовую циновку и протянула ему ногу, где на лодыжке виднелось обширное гнойное воспаление, как вошел сын шейха. На ломаном английском языке он сказал, чтобы мы немедленно убирались прочь. Девчонку он просто толкнул ногой в расшитой туфле.

Тизайгер возмущенно начал ему отвечать что-то по-арабски, но сын шейха говорил так угрожающе, что мы стали собирать вещи. Все это было предельно неожиданно для нас, по крайней мере для меня.

Шейхи потеряли политическую власть в Ираке, но здесь, в камышах, сохранили многие свои привилегии. Слово «шейх» соответствует дворянскому обозначению «сквайр» в старой Англии

на стр. 30 ►

19