Л. КРИВЕНКО

ОТ УСТЬЯ К ИСТОКАМ

Еще минута, и во всей Неизмеримости эфирной Раздастся благовест всемирный Победных солнечных лучей.

Ф. Тютчев

П исьмо это, похожее на телеграмму, взбудоражило меня. Писал Иваныч, друг, со свойственной ему восторженностью, которая не раз вводила меня в заблуждение.

«Вот я спустился из поднебесья на землю, — писал он. — В поднебесье, в горах — чудно! Лазил по заповедным местам. Ловил форель. Числа 10 июня опять

Рассказ

двинемся в горы. Верхом на лошадях с проводниками уйдем на недельку в заповедник. Вместе с егерями. Это на окраине Ставропольского края, на самом гребне Большого Кавказа, в Карачаево-Черкесской области — дальше дорог нет, только тропы и лесосеки. Обоснуемся в поселке Загедан.

Давай присоединяйся. Попутешествуем!»

«Верхом на лошадях», — писал Иваныч. Лошади! Ну и что лошадь, если она даже и брыкливая, с норовом? Буханку хлеба ей в пасть — и мы друзья.

Верхом на лошади я проехал лет тридцать назад. Тогда мы ле-

Рисунки К. ЭДЕЛЫШЕЙНА

том жили в деревне — я это помню... Жить в деревне и ни разу не прокатиться на лошади?

Отец, помню, подвел к плетню кобылу. Бока у нее были вздуты, шерсть на спине вытерлась.

— Самая смирная лошадь во всей деревне, — сказал отец и указал маршрут пробега — от плетня до колодца и обратно, шагов сорок на глаз.

Я уперся ногой в подставленную отцом ладонь и, оттолкнувшись, перекинул тело на спину лошади.

То, что случилось, я понял, когда очутился в канаве.

Кобыла сбросила меня. Она стояла у плетня и спокойно перетирала зубами клок вырванной травы.

Отец, удивленный, осмотрел лошадь.

— Э... — сказал он с укоризной. — Серть-то мы срли по всем правилам. Да не оглядели пегую. Видишь, слепни ей спину

разъели. Ты и сел прямо на рану.

...С тех пор как эта со вздутыми боками кобыла сбросила меня в канаву, я словно хочу взять реванш.

II

Скорость такая, что поезд не катился, как это было в прошлые годы, а словно падал до места назначения. И все, что стремительно набегало, я не успевал разглядеть и запомнить, как это было в прежних поездках, а только успевал отсчитывать.

Все же стараешься задержать в памяти отскакивающие телеграфные столбы, убегающие пашни.

Отщелкнута ночь.

Отщелкнут день.

Останавливаю море — Азовское. Вспухающие волны. Море стало быстро уходить вправо, в тяжелую сизую мглу.

Лодки, одна, вторая... Сбился со счета. И все потом сбивался со счета — в этой скорости падающего состава какая-то чуждая, не знакомая мне до этой поездки объективность времени, не живущего словно во мне, а только соседствующего рядом со мной.

А железнодорожная насыпь так круто завернула, что я из окна седьмого вагона на миг увидел вращающиеся колеса электровоза.

Состав соскальзывал к Ростову.

III

И з рассказов Иваныча составилось представление о Загеда-не как месте диком, заповедном. Представление это не совпадало с тем, что я увидел. Оглушившая тишина Загедана не была умиротворяющей тишиной лесной глухомани и обступивших гор.

Горы — это само по себе, это прошлое, настоящее и будущее, вернее, не прошлое, не настоящее и не будущее, а то и другое сразу в своей островной отстраненности от когда-то обжитого устья реки Загеданки, грохочущей у подножья гор.

В недавнем, еще не остывшем