Вокруг света 1970-09, страница 28

сонная работа, и люди, от которых за длинную эиму начинаешь отвыкать.

Неожиданно я снова вспоминаю про ружье: выпархивает с треском глухарь, и я говорю, подзадоривая бакенщика:

— Эх, хорошее бы ружье сейчас...

Он оборачивает свою рыжую бороду:

— Вот сыч за глухарем пошел, его бы и вправду надо, не мешало стрельнуть. — И, расплачиваясь со мной за намек на ружье, добавляет: — Хотя без лайки его не возьмешь. Лайка на него лает, а сычу любопытно, и он сидит на месте, глаза таращит... Так-то...

Постепенно от воды и сырости вокруг становится не по себе. Вдобавок и небо потемнело, поползли серые тучи, зарядил мелкий, противный дождь. Ох уж этот весенний дождь на Енисее! Он напомнил наш нелегкий позавчерашний день, когда после устоявшейся солнечной погоды неожиданно налетел шквальный ветер и сразу за ним дождь.

...Ночью вода поднялась, и лодки оказались в воде, среди каких-то обломков и вырванного с корнями леса.

— Бакен унесло, — показал Кондрат Осипович на реку.

Действительно, белый бакен, который только вчера поставили, исчез. Кондрат Осипович проверил, все ли он взял. В лодке: ящичек с гвоздями, бак с бензином, багор, трос и топор.

Сильный ветер дует одновременно по течению и в наш берег, так что мы легко и быстро плывем вниз по реке. Стволы и корни деревьев притопили бакен, и виден только белый треугольник. Выключили мотор. Кондрат Осипович рывком взял багор, встал на колени на днище лодки и, борясь с течением, начал пробиваться к бакену. Не отдыхая, он сразу же освободил от корней и леса крестовину, и она всплыла, легко покачиваясь на волне. Дождь усилился. Казалось, сильней он уже не бывает. Кондрат Осипович багром нащупал под водой якорный трос, зацепил, вытащил на поверхность и накинул на уключину. Теперь, прежде чем отбуксировать бакен против течения на прежнее место, необходимо вытянуть якорь. А это оказалось делом не легким. Тонкий стальной и мокрый трос, внизу на нем камень весом в несколько пудов, а вокруг волны, ветер и неистовые

колючие струи дождя. Надели рукавицы и вдвоем начали выбирать якорь. По сантиметру вверх, вверх... А тонкий трос впивается в тело, режет руки. Подняли совсем немного, когда трос натянулся — и ни с места. Не знаю, как сквозь дождь Кондрат Осипович заметил, что красный бакен тоже унесло. Он только на секунду остановил взгляд, глянул на реку и сказал:

— Да, красный тоже забило, — подсел под трос и выпрямился.

Я стою у уключины, он сзади. Одновременно начинаем тянуть. Он всем телом отгибается вместе с тросом, затем резко подается вперед, перехватывая трос, и снова отгибается. Варежки уже изрезаны, на телогрейке бакенщика рваные рубцы. А дождь хлещет по лицу, заливает лодку. Мы стоим на одном борту, и от усилий наших лодка то и дело черпает бортом воду, и мы едва успеваем возвращать ее в горизонтальное положение. Пальцы рук одеревенели, варежки уже кажутся обузой, до того скользко и невыносимо удерживать пятимиллиметровый стальной трос. А отпускать нельзя.

— Заломи трос! — кричит Кондрат Осипович.

Я быстро прижимаю трос вниз, к борту. Кондрат Осипович моментально сбрасывает его со спины, опускается на колени и тут же рукой тоже прижимает трос на изломе. Отдыхаем. Дождь стекает с его шапки с задранными и незавязанными ушами, по лицу, по рыжей бороде. Но бакенщик с каким-то смаком разглаживает бороду и усы и улыбается, поглядывая по сторонам и подставляя лицо дождю. Здесь бы в пору выругаться покрепче, а ему — нет, для него только-только «открывается удовольствие», и не ответить ему улыбкой просто невозможно. Пока отдыхали, заметили, что нас сносит течением. Снова за дело. Трос идет туго, только успеваешь рывком вытянуть несколько сантиметров, как он скользит и уходит обратно, и только благодаря плечам бакенщика как-то удерживаем каждый сантиметр... Наконец, показался якорь. Заношу еще одну петлю на уключину. Кондрат Осипович рывком поворачивается, освобождаясь от троса, резко нагибается за борт и большим точным обхватом поднимает и переносит тяжеленный якорь на сиденье. Заводим мотор и против течения идем вверх, на середину реки. Неожиданно бакенщик глушит мотор, и

остается только удивиться, как это он без бинокля, без карты в нужном месте выкинул за борт якорь и поставил буй. Спрашиваю.

— Здесь вода светлее, на дне каменные плиты, — отвечает он и сразу же разворачивает лодку, и мы снова идем по течению выручать второй, красный бакен.

...Двустволка так и не выстрелила. Ни по глухарю, ни по сычу. Дождь только попугал. Туча прошла, и снова выглянуло солнце. Кондрат Осипович остановился. Посмотрел по сторонам, посвистел, подождал немного.

— Не идут. Погода сырая. А рано поутру, когда земля еще была стылая, они прыгали ко мне на плечи прямо с деревьев.

Это он рассказывает о бурундуках. Нет, он не огорчен, что их гон окончен, просто хочет испытать: а вдруг прыгнут? Бурундуков, к сожалению, не видно, а Кондрат Осипович все еще смотрит наверх. Но теперь я знаю, что смотрит он на кедры и думает, будут ли в этом году кедровые шишки. Рядом с одним из кедров лежит колот — длинное бревно, которым бьют по дереву, чтобьг шишки падали вниз.

Когда ходишь рядом с Кондратом Осиповичем, получаешь какое-то особое удовлетворение от точного слова, от каждого предмета, который имеет свое назначение, от порядка в его большом бакенщицком хозяйстве...

Мы почти пришли. На деревьях видны срезанные плоскости и цифры: 1, 3, 4... Кондрат Осипович длинной и тонкой дюралевой трубкой с делениями начинает измерять глубину снега. Замерил у одного дерева с отметкой — записал в старый, потрепанный блокнот, замерил у другого через десяток метров — и снова записал. Еще через 20—30 метров тающий снег образовал большой журчащий ручей, быстрый, прозрачный и холодный. Кондрат Осипович подошел, зачерпнул руками воду, попил, еще зачерпнул и неторопливо, с удовольствием обтер водой бороду, усы, лицо. Потом неожиданно поднял кусочек льда, бросил в рот, и льдинка быстро-быстро захрустела у него на зубах. От этого отчаянно холодного хруста побежали мурашки, а он, довольный, улыбался и словно пытался определить разницу между вкусом льда этой весны и тех, прошедших.

26