Вокруг света 1971-09, страница 80

— Не думаете ли вы, что я стану перерывать лопатой все поля Франции, чтобы найти пачку гнилой бумаги?

— Не смешите меня, у меня больной желудок. Вы, разумеется, знаете, что в Лондоне сохранились архивы. Нетрудно точно установить место, где был выброшен Боб в ночь с семнадцатого на восемнадцатое февраля. Невозможно мне отправиться в Англию по такому делу, но ничто не препятствует вам этим заняться. Как только мы получим координаты, достаточно прибыть на место и расспросить местных жителей. Очень редко бывает, чтобы кто-нибудь что-нибудь не заметил, даже если дело было зимней ночью. Держу пари, мы очень быстро узнаем, в каком секторе приземлилась наша птичка.

Ему дико хотелось расхохотаться. Стивенсон, «Остров сокровищ», пергаментные карты с нарисованными черепами, ройте на месте скрещенных теней двух пальм возле остроконечного утеса. Если бы ему предсказали что-нибудь подобное, когда ему было десять лет, он бы обезумел от радости.

— Послушайте, я здесь живу, поднимемся ко мне, нам будет удобнее вести наш разговор.

— С величайшим удовольствием, старик! Я вижу, что вы становитесь разумным. Но не думайте, что я на вас злюсь, совсем нет, на вашем месте я вел бы себя, вероятно, так же. Зачем делить, если тебя никто не заставляет? Но с этим покончено? Да? Мы идем локоть к локтю?

— Локоть к локтю... Но, кстати, Боб мог передать свои фунты людям, которые ожидали его на месте высадки?

Рюди замер на ступеньке лестницы, лицо у него побелело, глаза уставились в одну точку.

— Нет, — наконец пробормотал он, — они должны были его выбросить blind без встречающего пикета. В сорок четвертом было известно, что иногда наши агенты просачивались в группы Сопротивления, и поэтому предпочтение отдавалось прыжкам blind, чтобы парашютисты не попадали в руки наших людей сразу на месте приземления.

Логический бред маньяка. Он думал о своем сокровище слишком долго, чтобы позволить себе усомниться в его существовании. До самой смерти он будет изо-

¹ В 1 i n d -— вслепую (англ.).

бретать все новые и новые доводы, поддерживающие в нем эту веру.

— Входите, прошу вас.

— Кто это?

— Моя мать.

Дверь в кухню была полуоткрыта, и сквозь нее можно было видеть женщину, стиравшую белье в раковине под краном.

— Но вы же сказали, что она умерла?

Прыжок Рюди назад был столь неожидан, что даже не было времени как следует изумиться. Он едва успел сгрести его в охапку и швырнуть в комнату. Потом он захлопнул дверь и запер ее на засов.

Он никогда не задавал себе вопроса, была ли его мать красивой, до того как жизнь наложила на нее маску, ставшую ее лицом, и он не знал, что ненависть может породить красоту. Прекрасная и внушающая ужас в своем порыве ненависти, она надвигалась на них с высоко поднятой головой, с прищуренными глазами, руки по локоть в перчатках из мыльной пены. Она остановилась перед Рюди и сказала приглушенным голосом, почти шепотом:

— Это он приходил сюда утром восемнадцатого февраля за твоим отцом, и это он заставил меня сказать, куда ушел отец.

— Он тебя бил?

— Он до меня не дотронулся. Он вынул револьвер и приставил его дуло ко лбу Шарля, который сйал, и он пригрозил мне, что убьет его на моих глазах, если я не скажу. Я знала все встречи, на которые должен был отправиться отец, он не имел права ничего записывать и был так

утомлен, что ему изменяла память. Я сказала, что он завтракает в «Ля Куполь». Твой отец заставил меня поклясться, что я не произнесу ни слова даже под пыткой, но мы не подумали о Шарле. Я уверена, что он поддался им, потому что я поддалась первой. Мы никогда об этом не говорили, но я знаю, что он сам дал себя убить, чтобы не думать о моем и своем позоре.

Самым поразительным — после стольких криков, сцен и драм — было ее абсолютное спокойствие, то, как она владела собой и своим голосом. Она сделала еще несколько шагов, и Рюди пятился, отступая, пока не оказался притиснутым к стене — глаза вытаращены, как у ночной птицы, застигнутой рассветом, — прижат к перегородке, как те чучела сов, которых он видел в деревне на дверях овинов. Тогда она подняла обе руки, зажала пальцами щеки мужчины и жестом, которым рвут старую тряпку, врезала в серую кожу десять глубоких борозд: кровь причудливо смешалась с хлопьями пены. Рюди даже не пытался защищаться, но когда он увидел, как ногти поднимаются к его глазам, он заорал во все горло:

— Остановитесь! Выслушайте меня! Вы не знаете правды!

Она опустила руки, и они повисли вдоль туловища.

— Он ничего не сказал. Накануне ареста он заплатил за квартиру, которая им служила центральной явкой, и машинально сунул в карман квитанцию, вместо того чтобы ее выбросить. Ему нельзя поставить это в вину, поймите, это был совершенно измотанный человек. Я нашел квитанцию с адресом, когда обыскивал его на авеню Анри-Мартен.

Теперь наступил черед его матери отшатнуться с лицом, окаменевшим от недоумения.

— Я вам не верю. Мой отец не подставлял бы себя нарочно под пули в Эльзасе, чтобы искупить всего лишь опрометчивый поступок.

— Но он не знал, что была найдена квитанция. Никто этого не знал. Было выгоднее заставить людей из «Марса» поверить в предательство, чтобы их деморализовать. И разумеется, вашему отцу тоже ничего не говорили о квитанции, потому что в тюрьме он мог общаться с другими заключенными. Вероятно, в

77