Вокруг света 1971-10, страница 79

сторной каюте Андре на «Свенсксюнде». Кроме Андре, Стриндберга, Сведенборга н меня, присутствовали Машурон, инженер Стаке и капитан Эренсверд. Руководил совещанием Андре.

Условились, что решающим голосом обладают только Андре, Стриндберг, Сведенборг и я. За Ма-шуроном и Стаке признается право требовать, чтобы их мнение заносилось в протокол. Роль Эренсвер-да не уточнялась; во всяком случае, он мог свободно участвовать в обмене мнениями и излагать свой взгляд.

После долгой дискуссии с многочисленными отклонениями от сути мы единогласно приняли два решения:

1. До 15 июля мы ждем возможно более благоприятного ветра для старта.

2. После 15 июля, если еще будем находиться на Датском, мы будем довольствоваться и менее благоприятными метеорологическими условиями, взлетим, как только вообще позволит ветер.

Мы пообедали вместе с тремя газетчиками — Стад-лингом, Лернером и Фиолетом — и известили их о нашем решении.

— Весь мир ждет, — сказал доктор Фиолет.

— Ну, с этим мы не обязаны считаться, — возразил Андре. — Наш старт определяется чисто техническими и метеорологическими факторами. С другой стороны... да, есть и «другая сторона»... все столько ждали, столько предвкушали, что мы просто обязаны стартовать. В этом мои товарищи всецело согласны со мной, — добавил он.

П ятница, 9 июля, тяжелые низкие тучи, западный ■ ■ ветер, сильный дождь.

Инженер Стаке доложил, что после штормовой ночи с б на 7 июля он добавил в оболочку шара свыше трехсот кубических метров газа. Нильс Стриндберг заметно обеспокоился.

— Разве оболочка повреждена? — спросил он.

— Не знаю, — ответил Стаке. — У меня не было возможности ее проверить. Я только восполнил потерю газа. Не знаю, как и почему шар потерял эти кубометры.

— А ты не тревожься, — сказал Стриндбергу Сведенборг. — Одно слово, и я тебя заменю. Мол, простудился, - или живот болит, или еще что-нибудь. Температура тридцать девять по Цельсию, очень даже просто при помощи спички.

Тревогу на лице Стриндберга вытеснила приветливая улыбка.

— Дорогой друг, — сказал он, — ты неверно толкуешь мое беспокойство. Меня беспокоит прочность шара, а не мое участие в экспедиции. Когда «Свенсксюнд» уйдет на юг, у тебя будет каюта на одного. На следующий год в это время ты, наверно, будешь' уже капитаном артиллерии. Немного удачи — и дослужишься до майора.

Барометр медленно падал, западный ветер усиливался. На канонерке царила атмосфера нервозности, нетерпения и праздности. Это касалось не только членов экспедиции и офицеров, но и команды. Мрачный, суровый ландшафт, ветер, холодные дожди, низкие тучи, долгое ожидание — все это вместе было почти невыносимо.

Во второй половине дня ветер резко переменился и подул норд-ост, барометр продолжал падать.

Вечером мы с доктором Лембке засиделись допоздна в кают-компании младших офицеров; остальные давно разошлись по каютам.

— Я все пытаюсь найти какое-то философское обоснование, веские логические доводы, которые оправдали бы эту безумную попытку достигнуть Северного полюса на воздушном шаре, — говорил он.

— Иначе говоря, ты не веришь в наш успех.

— Не знаю, что тебе ответить на этот вопрос. Хотя он правильно сформулирован: все дело в вере. И еще одно, — продолжал он, подливая себе пунша. — Ваша аптечка включает изрядный запас лимонной кислоты как антискорбутного средства.

— Анти чего? — спросил я.

— Против скорбута, цинги. Аптечку составлял профессор Альмквист. Он был судовым врачом у Норденшёльда на «Веге». За весь рейс не было ни одного случая цинги. Но они везли с собой свежий картофель, закупленный в Италии.

— Картофель — это слишком тяжело для аэростата, — сказал я.

— Наши языческие предки, викинги, ели лук во время своих плаваний. Они совсем не знали цинги. Норденшёльд, рекомендует для профилактики столовую ложку морошки в день. Я не верю в лимонную кислоту.

— Наше путешествие будет недолгим, — возразил я. — Нам не нужны ни картофель, ни лук, ни морошка, ни лимонная кислота.

— Будь я на двадцать лет помоложе, — сказал доктор Лембке, — я, наверно, был бы таким же безумцем, как ты. Таким же верующим.

В субботу, 10 июля, во второй раз пришел пароход «Лофотен». На борту находилось около сотни туристов из разных стран.

Ветер стих. Лил дождь.

Ревностный труженик Стаке отправился проверять эллинг и водородную аппаратуру. Вернувшись, он доложил, что все в порядке. Дежурные трезвы, играют в карты на деньги, хотя это запрещено. Около четырех часов дня в оболочку добавили еще газа.

— Кубометров шестьдесят, — пояснил Стаке, отвечая на вопрос Стриндберга.

Облака поднялись выше, воздух стал кристально чистым, наша маленькая компания отдыхала душой. С бака доносились звуки гармони и негромкий смех. Несколько свободных от вахты матросов отправились на берег.

— Сию минуту в моей голове никак не укладывается тот факт, — сказал Лембке, — что мы находимся в самом глухом углу земного шара. Я сыт, кофе крепкий, пунш отменный, проклятые птицы-крикуны на время угомонились, температура воздуха приятная, официант одет в новую, отутюженную форму, у нас есть свежие — относительно свежие — газеты. Как будто мы сидим ча катере в каком-нибудь тихом заливчике среди стокгольмских шхер. А горы кругом, снег, ледники — это все театральные декорации.

— Знаете, я уже не опасаюсь, что нам снова придется уйти ни с чем, — сказал Андре. — Я чувствую, что близится наш час.

Он выглядел абсолютно спокойным. Он сидел с закрытыми глазами, и я обратил внимание, что лицо его сильно загорело.

К одиннадцати часам вечера все разошлись по каютам, кроме Лембке, Сведенборга и меня.

Мимолетный порыв ветра на несколько секунд расправил длинный желто-голубой брейд-вымпел с двумя косицами.

— Вы задумывались над тем, какой флаг выбрал себе Андре? — спросил Сведенборг. — Белое шелковое полотно с голубым якорем. Флаг для аэростата. Голубой якорь на белом поле! Почему именно якорь?

Лембке покачал головой.

— Боюсь, что нам не придется снова уходить не солоно хлебавши. — Он пояснил: — Я тоже чувствую, что решающий час близок.

Перевел со шведского JI. ЖДАНОВ Продолжение следует

77