Вокруг света 1972-03, страница 20

К тому времени, когда читатель получит этот номер журнала, мы снова будем в Арктике. Опять наденем лыжи_г взгромоздим на спины рюкзаки и уйдем на север. Теперь нам предстоит путь еще более трудный — сотни километров по зыбким дрейфующим льдам.

Наша экспедиция продолжается, и цель все та же: пройти как можно больший путь; идти только на лыжах_г как еще никто не ходил в Арктике на столь большие расстояния; идти совершенно автономно, фиксируя все, самые мельчайшие ощущения, какие может испытывать человек, оказавшись почти один на один с Арктикой, чтобы передать свой опыт всем последующим экспедициям.

Мне снился пляж в Серебряном бору. Снилось, будто я _р шел босиком по бархатной траве, по* том побежал в речку — по мелководью сначала, а затем все глубже, глубже... И проснулся.

Сильно замерзла рука. Снял перчатку, пошевелил негнущимися пальцами, сжал их покрепче в кулак и спрятал под пуховку. Опять было наладился спать, но тут заворочался Дима — он рядом со мной. Он легонько тронул меня варежкой. «Пора», — сказал. «Хорошо, — пробормотал я, хотя ничего хорошего меня не ожидало. — Хорошо, встаю». Взглянул на циферблат своих полярных часов. Они показывали ровно пять утра.

Стараясь не очень толкаться, чтобы не разбудить других, стал осторожно вылезать из мешка. От неловкого движения ногу стянула судорога. Пришлось несколько минут лежать — ждать, пока отпустит. «Это от перенапряжения», — считал я. «Нет, это от недостатка солей», — спорил со мной в таких случаях альпинист Геныч и ссылался на мнение знакомых врачей.

Дуя на покрытые глубокими трещинами, саднящие болью пальцы, медленно натянул толстые штормовые брюки. Затекшие ноги сунул в валенки, а меховые носки, в которых спал, бросил в полузасыпанный снегом рюкзак. Надел сухую вязаную шапочку. Ее всю ночь я согревал на груди, под свитером.

Поймал себя на мысли, что бессовестно затягиваю весь этот нехитрый процесс одевания. Можно было бы собраться и побыстрее. Еще раз со смешанным чувством зависти к парням и обиды на самого себя посмотрел на Диму, который уже снова сладко спал, Положив под щеку ладонь, на Леньку, спрятавшегося в мешок с головой, на Борю — в его бороде, словно на новогодней елке, блестел иней... Им еще целый час спать. А мне настал черед дежурить.

Маленькие колючие снежинки

плотным роем ударили в лицо, словно кожу проткнули. Пурга бесновалась. Она подточила снежную стенку, которая защищала палатку, пересыпала сугробами те немногие вещи, что мы оставили снаружи. Откопал термометр. Минус двадцать. Вполне терпимо, если бы не этот проклятый ветер. Ножовкой выпилил большой снежный кирпич, втолкнул его сквозь входной рукав внутрь палатки и быстро вполз «домой» сам. Внутри было минус восемнадцать, но зато здесь не дул ветер. Из жестяных коробок достал два верных примуса, подкачал их, открыл на секунду вентили, чтобы вытекло немного бензина, и тут же поджег его. Через несколько минут, когда примусы прогрелись, снова повернул вентили и поднес к горелкам спичку. Деловито загудело синее пламя. Изрубил ножом на мелкие кусочки снежный кирпич, плотно набил ими обе кастрюли и поставил их на примусы. А в углу палатки — там, где между спальным мешком и капроновыми бортами оставалось еще немного свободного места, — принялся рыть ямку, чтобы спрятать в ней от сквознячков свою «кухню».

Сантиметров через сорок ножовка уперлась в твердый лед. Я тщательно вычерпал кружкой снег со дна ямки. И замер. Снизу струился изумрудно-зеленый свет. Совершенно неземное ровное сияние осветило снежные стенки и угол нашей сумрачной палатки. Словно ненароком открылось окошко в фантастический мир. Я смотрел на это чудо, боясь, что оно вот-вот исчезнет и никто из моих товарищей не поверит мне. Крышкой от кастрюли и ножовкой я расширил углубление, и призрачное сияние усилилось.

Было раннее апрельское утро. После многих дней пути по ледникам и каньонам Северной Земли мы пересекли 80-ю параллель и вышли на простор Северного Ледовитого океана. Это он светился сейчас сквозь толщу льда.

...В то давнее утро, 3 сентября 1913 года, над полярным морем висела серая хмарь. Студеные волны плескались за бортами двух небольших кораблей, палубы которых были пусты в столь ранний час. Корабли шли на север. Туда, где на всех морских лоциях значилось неведомое.

Это был вынужденный курс. Накануне тяжелые льды преградили судам путь домой, к мысу Челюскин, и дальше, к Диксону и Архангельску. Зима по пятам гналась за ними.

На капитанском мостике «Таймыра» — флагманского корабля русской гидрографической экспедиции — дремал, привалясь к перилам, молодой мичман Гюне. Зябко кутаясь в плотный флотский бушлат, прохаживался рядом доктор Старокадомский. В штурманской рубке, смертельно уставший, спал начальник экспедиции Борис Вилькицкий.

Вчера с кораблей заметили айсберги. Огромные ледяные горы медленно дрейфовали на юго-восток. Иные из них застряли на мели, хотя глубина моря здесь достигала ста метров. «Откуда они в этих широтах? — недоумевали мореплаватели. — Глетчеры Шпицбергена, Земли Франца-Ио-сифа и Новой Земли, которые «рождают» айсберги, слишком далеко. Занесло случайно? Но ледяных гор так много...» Эта арктическая загадка взволновала вчера экипажи «Таймыра» и «Вайга-ча». Неужели где-то здесь лежит неведомая большая земля, покрытая «живым», то есть сползающим в море, ледником? Но возможно ли это в XX веке, когда время Великих географических открытий давно прошло?

Около пяти часов утра туман рассеялся. Старокадомскому показалось, что вправо от курса он видит берег. Доктор, еще боясь поверить собственным глазам, несколько минут всматривался в даль — сомнений не было. Там, где на всех картах значились неисследованные морские пространства, лежала земля.

Старокадомский растормошил мичмана, просигналил на «Вай-гач», забежал в штурманскую рубку.

— Борис Андреевич, земля!

— Довольно островов, — пробурчал спросонья Вилькицкий. — Нам надо домой, на запад.

— Но ведь это земля! Горы! Большая земля!

ЭКСПЕДИЦИЯ УХОДИТ

в поиск