Вокруг света 1972-05, страница 16

мастеров, бригады собираются островками на «пятачке». Среди рабочих ходит какая-то женщина и что-то спрашивает, кого-то ищет.

— Тебе кто нужен, мать? — окликнул ее рыжий высокий парень.

— Где тут дядечка, который стекла вставляет?

«Дядечка» — это Владимир Александрович Савельев, плотник, человек, известный на стройке своей основательностью, спокойствием. Савельич приехал сюда из Норильска еще в 69-м году, когда здесь ничего не было. Прочитал в газете маленькую заметку, что в его краях порт будут строить, и приехал. В этих сопках его дед, а потом и отец резали гранит, брусчатку, а потом везли во Владивосток и там мостили главную улицу. Вернувшись в родные места, он первым делом поехал во Владивосток посмотреть на дело рук отца и деда, но улицу покрыли асфальтом, и Савельич первое время сокрушался об этом. Он сам сколотил себе жилье, а когда стали строить ЛЭП, начал со всеми тянуть из Сучана высоковольтную линию в бухту Врангеля, а затем закладывал фундаменты первых домов. Теперь он снова достал свой плотницкий ящик с личными инструментами, и дел у него предостаточно.

Сухой и высокий, с деревянным ящиком в руках, он подошел к «пятачку», и ребята сразу оживились.

— Ты с нами едешь, Володя? — спросила Са-вельича Люда — мастер участка, и, когда тот кивнул, кто-то из ребят заключил:

— Значит, порядок.

Женщина нашла наконец «дядечку, который вставляет стекла», и, показывая на один из домов, о чем-то говорила с Савельичем. «Ладно, — сказал мастер. — Сделаю вечером».

Бригады рассаживались в автобусы. Кажется, Савельич сразу приметил новенького. Сергей выделялся среди остальных чистой спецодеждой, без складок, кудЛ ветер вгоняет пыль, своей молчаливостью. Две подружки на переднем сиденье, перешептываясь, поглядывали на него.

Обогнув бухту, автобус мчался по равнинному берегу на дальнюю сопку. Проехали маленький мост через речку Глинку и вскоре, свернув с дороги, въехали на строительную площадку подстанции. Пока это лишь бетонный фундамент и торчащая из него арматура, доски да деревянные столбы вокруг. Предстояло подстанцию обшить тесом.

Савельич сразу занялся делом. Вытащил из своего ящичка рулетку, измерил расстояние между столбами, затем высоту столбов и сказал:

— Начали.

Одних ребят поставил распиливать тес по размеру, вторую группу — прибивать распиленные доски к столбам, и сам, взяв тес и гвозди, ловко вколачивая доски между столбов, начал двигаться навстречу.

— А ты начни с костра, парень, — сказал Савельич. — Бери отходы.

Сергей быстро наколол дров, сложил костер из коротких полешек, достал из кармана какую-то бумажку и зажег, но на сильном ветру бумага в момент сгорела. Сергей встал на колени с подветренной стороны, что-то еще зажег и долго и бесполезно пытался выдуть пламя. Савельич наблюдал некоторое время, затем подошел, молча нащепал лучины, поджег и сказал:

— Рви полынь. Стебли сухие, хорошо горят.

Пока Савельич поддерживал огонек, Сергей на

рвал охапку полыни, накрыл костер, и сушняк вспыхнул, обдав сухой и морозный воздух горьковатым теплом. Сергей глотнул этот дымный воздух и вдруг заторопился, бросился к сопке, к траве и начал быстро-быстро рвать охапками и все под-кладывал, подкладывал в костер, впервые, наверное, почувствовав настоящий запах земли и весело оглядываясь на ребят, на Савельича; все носил и носил в костер, и слушал треск пламени, и подставлял всего себя дыму, словно хотел, чтобы все тело прокоптилось и чтобы даже ночью, в постели, радоваться этому неожиданному и простому аромату полыни.

СЕМЬ ДЕФЕКТОВ

Несмотря на то что «Приморье» ошвартовано к берегу и здесь живут строители, на судне неукоснительно соблюдается корабельный устав. Несут вахту, работают в машинном отделении, драят палубу... Ребята не хотят жить на берегу. На судне лучше. В каютах свет, вода, тепло, а на берегу надо топить печь, греть воду. А здесь и душ, и кают-компания, и шахматы, книги...

В коридор из кают-компании доносятся фортепианные звуки и голоса. Чтобы не прерывать разговора, осторожно вхожу, неплотно закрываю дверь.

Ребята полукругом стоят у инструмента с открытой стенкой, за которым сидит седой старичок в тельняшке.

— Все смотрят кино, но я, конечно, не выдерживаю и в темноте подхожу к верзиле. «Ты что делаешь?» — спрашиваю. «Сижу», — говорит. «Нет, ты, во-первых, не сидишь, а лежишь, а во-вторых, ты лежишь на «Блютнере».

Было неожиданностью встретить здесь, на строительстве, настройщика пианино. Он ловко орудует пальцами, разбирая молоточки, а ребята смотрят на него, как, бывает, собираются вокруг живописца на улице.

Настройщик поглядывает поверх очков на парней и продолжает объяснять:

— Это последний Блютнер. Сейчас он живет в ГДР. Он коммерческий директор фортепианной фирмы. ...Чугунные рамы у них остались от старых «Блютнеров». Самый старший, Адольф Блютнер, жил во Франкфурте-на-Майне.

Он так увлечен своим делом и рассказом, что, наверное, и сам не замечает, как объединяет живого Блютнера и инструмент в одно целое.

— Правда, у современного «Блютнера» все время в молоточках оси выскакивают.

Он осторожно снимает фетровый молоточек, чистит щеточкой и, понимая, что все следят за его руками, поясняет:

— От пыли и ненужных зазоров — посторонний звук...

Настройщик для ребят как иллюзионист. Он открывает перед ними тайны гармонии, чистоту звуков и, чувствуя благодарную аудиторию, как актер, заражается сам и заражает зрителя. Иногда он меняет инструменты, перекладывает отвертки и щеточки по рангам в той последовательности, в какой они ему надобны.

— Ну куда они смотрят? — говорит он о молоточках, призывая ребят в свидетели, и берет несколько аккордов. — Вот тут надо чуть отпустить, здесь не надо, — и, коснувшись басов, уточняет: —

14