Вокруг света 1973-10, страница 27

стая. Вдова может снова выйти замуж. Правда, часто вдовы предпочитают не вступать вновь в законный брак. Зато вдовцы стремятся вновь жениться, ибо, лишенные твердой женской руки и работницы на поле, они чувствуют себя крайне сиротливо и неприкаянно. Да к тому же мужчина без законной жены вызывает обидные насмешки товарищей и унизительное сочувствие родственников.

До сих пор среди каннетов сохраняется, хотя и в несколько измененном виде, родовая организация. В Кулу каждый помнит свой род и его прародительницу. Касты в долине появились поздно. Кастовые запреты и ограничения здесь не соблюдаются, да и каннет нередко задумывается перед тем, как назвать свою касту. Но «низкие» касты тем не менее известны всем. Их называют даги или коли. Среди них каменщики, кузнецы, кожевенники, рубщики леса. Они носят ту же одежду, что и остальные. Соблюдают общепринятые обычаи, посещают те же храмы, поклоняются тем же богам. От каннетов-земледельцев их отличает только тип лица. У них толстые губы, широкие носы, курчавые волосы. При взгляде на них вы вспоминаете племена джунглей Южной Индии.

Долина древняя и долина современная. Живущая своей жизнью на склонах Гималайских гор. И люди ее, так непохожие на остальных индийцев, с рассвета и до захода снуют по горным тропинкам, в лесу, меж полей. Те самые люди, которые так и не изобрели колеса и упрямо не желают до сих пор воспользоваться чужим изобретением...

БОГИ ЕДУТ В ГОСТИ

«Ревет музыка, льются песни, и они начинают дикий военный танец с мечами. Как кавказские горцы или мечники Курдистана, сыны древней воинственной долины вихрем, но грациозно кружатся в танце. Появляется старый жрец. Он берет две сабли у юных танцоров... и как будто происходит чудо. Согнутый старый жрец внезапно преображается и, как воин, кружит в диком священном танце. Изогнутые сабли сверкают. Тупой стороной сабельного лезвия старик наносит себе воображаемые

символические раны». Это опять Николай Рерих. Описание летнего праздника в долине Кулу. Летний праздник — одно из самых интересных и красочных зрелищ. Он начинается в середине мая, когда пшеница и ячмень уже созрели на полях долины. Мне повезло, потому что я приехала в Кулу в мае.

В этот день в долине гулко и тревожно забили барабаны. Сначала один, затем отозвался другой, где-то в противоположной стороне загремел третий. И вся долина наполнилась этим призывным боем. Я не сразу поняла, что происходит. Гулкое эхо перекатывалось по горам, и я подумала: может быть, на долину наступает неприятель? Потом на дороге, ведущей в Наггару, раздались крики, и я увидела группу празднично одетых людей, несущих на плечах паланкин под красным зонтиком. Они приплясывали, кричали и что-то пели. Я спустилась по склону к дороге. Когда процессия поравнялась со мной, я спросила идущего впереди рослого мужчину:

— Что здесь происходит?

— Летний праздник, ты что, не знаешь? Идем с нами.

— Куда? — спросила я.

— В храм Трипурасундари. Мы идем туда. Наша богиня едет в гости.

— Как это в гости? — удивилась я.

— В гости к Трипурасундари. А потом Трипурасундари приедет к нам.

Это было что-то новое. Я знала, что боги могут многое. Но никогда не предполагала, что они ходят в гости. Я поискала глазами в толпе идущую в гости богиню, но не нашла и задержала взгляд на паланкине. Оттуда на меня глянула бронзовая маска. Маска улыбалась тонко и загадочно, как Джоконда. Оглушительно забили два барабана, люди закричали «Трипурасундари, Трипурасундари, Трипурасундари!».

А едущая в гости богиня в такт движению паланкина покачивала маской и, казалось, одобрительно кивала людям.

Дорога вывела меня к окраине Наггара, туда, где среди зеленых склонов стоял трехъярусный деревянный храм уважаемой в долине богини Трипурасундари, И по этим зеленым склонам, и на площадке перед храмом — везде сидели и толпились люди. Многоцветные пятна на яркой зелени травы. Шитые яркими узорами

патту женщин, красные бархатные, украшенные фазаньими перьями шапочки мужчин, лиловые и зеленые с серебряной отделкой платья лахулок, белые кафтаны пастухов-гадди — все пели, разговаривали, двигались. Яркое солнце заливало все пространство у храма, и над всем этим сверкали снега Гималаев. И только темные платья старух контрастировали с этим разноцветьем. На седых космах старух были черные платки, и они напоминали каких-то древних жриц. А может быть, они и были ими...

Люди теснились у храма и растекались цветной рекой по узким прихрамовым уличкам, где стоял чад над прокопченными харчевнями. Торговали сластями и браслетами лоточники, вздымались вверх гирлянды цветных шаров. Вдруг золотыми молниями взметнулись к голубому небу две длинные медные трубы. Раздался рев, раздробился о горы и веселыми руладами пролился вновь на площадку перед храмом. Забили барабаны, и круг молодых парней задвигался в такт этому необычному аккомпанементу. Белые кафтаны, перехваченные зелеными, красными, оранжевыми кушаками. Черные фетровые шляпы, украшенные цветочными венками. Цветочные гирлянды как ожерелья на груди. Чуть приподняв головы, юноши легко и пружинисто печатали несложный узор танца, все ускоряя и ускоряя темп. В танце была воинственная четкость, но не было мечей, о которых писал Рерих.

Потом я узнала, что мечи превратились в реликвию, и их редко выносят для танца. Все быстрей и быстрей двигался круг танцующих, и вот уже яркие кушаки, цветочные гирлянды, слились в сплошной круг, и все это неслось, неслось куда-то, втягивая в вихрь танца все новых танцоров. Так же внезапно, как и началось, все кончилось. Круг остановился и распался, трубы и барабаны замолкли. А танцоры, поводя захмелевшими глазами, смущенно улыбались, слушая одобрительные восклицания присутствующих. И снова поднялись трубы, и снова загремели барабаны, и снова закружились новые танцоры... Уже солнце ушло за горы, ночь затопила долину, а у храма Трипурасундари со склона на склон блуждали огни факелов и металось пламя костров.

25