Вокруг света 1975-12, страница 16

люции, рассказывал Самарин, добычей байбаков занималась какая-то иностранная компания. Теперь же думают только о том, как сохранить его. Сурок был внесен в список исчезающих животных, но с тех пор, как промысел запретили и создали заповедник, угрозу исчезновения удалось приостановить. Помогло и то, что в народе этого зверька издавна любят. Байбак для украинцев — символ добродушного ленивого толстячка. Научная же ценность зверька заключена как раз в самом его существовании...

Рассуждая так, мы подъехали к Меловому, районному центру, и к нам в машину сели представитель Комитета по охране природы и землеустроитель: Анатолий и Николай Ивановичи. Землеустроитель рассказал, как весною им повстречался байбак, которого байбачиха, видимо, выгнала из норы. Зверек был тощий и злой. Он собирался перебежать дорогу, но, увидев мотоцикл, встал и засвистел, словно милиционер. Пришлось остановиться и дать ему пройти.

Вблизи заповедника мы увидели краешек поля, который «подстригли» байбаки. Самарин с досадой крякнул: не так уж много повредили зверьки, но все же потрава была, как говорится, налицо.

— Их тоже можно понять, председателей-то, — сказал Самарин. — У них каждое зернышко на счету Может, надеются, что за счет байбаков им поставки скинут?

— Ну уж нет! — отрезал Анатолий Иванович, представитель Комитета по охране природы.

Самарин довез меня до границы заповедника. Выходя из машины, я слышал, как они договаривались о том, с какого колхоза начинать опрос председателей.

— Да с любого! Все равно всех придется объезжать, — сказал Самарин, и машина тронулась.

колючей стерне; нужно разыскать Коломийченко, заместителя Самарина, непосредственного хранителя байбачьего царства.

Ветер дует как из печки. Всюду, куда ни посмотришь, поля, лесозащитные полосы: со всех сторон они окружают степной участок.

Коломийченко, сняв шляпу и почесывая в затылке, смущенно улыбается:

— Вот только что гадюку степную встретил, — мягко, распевно говорит он. — Убежала. Зайца можно здесь увидеть, лису, косулю. Если, конечно, подольше походить. Но дроф нет. Маловата для них наша «степь».

Лицо Коломийченко осыпано цветочной пыльцой. В меру упитанный, загорелый, он, словно степной бог, неторопливо ведет меня по заповедной земле. Вокруг пахнет скошенной травой, мятой, полынью. Вместо ответа на вопрос, для чего здесь косят траву, он подводит меня к участку, куда еще не успел добраться трактор.

— Вот, — говорит он, — самое заповедное место! Здесь не косили траву больше тридцати лет. Видите, что получилось.

Участок похож на болото, заросшее колючей, как терн, порослью.

— Чилига... — поясняет Коломийченко. — Предполагают, что ее занесло сюда во времена татаро-монгольского нашествия. И если не косить, она буйно разрастается и начинает вытеснять не только растительность черноземных степей, но и самих байбаков. На этом участке у нас всего лишь одна их семья осталась. Да и то, думаю, если старики помрут, молодые тут же сбегут. В высоких зарослях чилиги байбакам трудно заметить врага — подкравшуюся лисицу или хорька.

Движением тросточки, словно указкой, он приглашает меня присесть на прессованный тюк. Сено колючее. Я побаиваюсь, как бы не наткнуться на змею, но Коломийченко как ни в чем не бывало заводит долгий разговор про байбаков. Говорит привычно, словно лекцию ведет... Оказывается, Стрелецкая степь зовется так издавна: в свое время стрельцам подарили эти земли и потребовали от них, чтобы они разводили здесь лошадей для войска. Кони вытаптывали степь, ломали чилигу, помогая тем самым байбакам занять свое место под солнцем.

Коломийченко по специальности педагог с биологическим уклоном, но с тех пор, как он

Печет солнце. Воздух над полями плавится, искривляя дали. Байбачья территория невелика: два на три километра. Сейчас здесь вроде как сенокосная страда. Снует трактор, навстречу ему движется запряженная парой крепких коней арба, доверху набитая тюками прессованного сена. Взбрыкивая, мчится за ней жеребенок. Картина для заповедника непривычная. Иду по

и

Л? /ь)

М М