Костёр 1986-01, страница 10
бежала по сельской улице, в третьем часу ночи, и вякала — быть может, в том смысле, что я еще доберусь до ваших курей, вы еще меня узнаете! Ч JИванов мёд Я шел к Ивану Петрову за хлебом и медом. Не шел, а рыскал, все норовил соскочить с колеи, углубиться в неведомый лес. Местами лес чуть-чуть расступался, можно было заглянуть в него, как все равно в окошко чужого, большого дома. В потемках ничего не видать и дверь не открыть, не достучаться. А надо... Беру Иванова меду. Чем пахнет? Цветущим лугом: мятой, душицей, зверобоем, земляникой, иван-чаем, и еще багульником, липовым цветом. В медовом букете столько оттенков, полутонов, чуть внятных привкусов, придыханий, сколько трав на ловатской пойме, сколько цветов на лугах. Мои дед и бабка знали, какие травы растут в лугах, от каких они лечат недугов. И мне говорили, да я позабыл... Иванов мед, вобравший в себя весь нектар, всю сладость, все ароматы лесов и лугов Нов-городчины, был темен, густ, вязок — такого меду я не едал. Солнце садится Дневное освещение сменялось вечерним. Солнечные глянец и лак уступали место матово-глубокому, насыщенному, влажному тону. Синева переливалась в лиловость, зелень в синеву, голубизна в дымчатость; низкое солнце запаляло правобережные обрывы в карминно-гранатовые кострища. Пейзажи обретали строгость, стройность обрамленных картин. Чем ближе к вечеру, тем дичее казались по-таежному заросшие берега. И все лучше была река, вступая в лучшее свое время, успокаиваясь, отдыхая, отдавая накопленное за день тепло, дыша настоенным на разнотравье воздухом. Каждый следующий плес выставлял себя краше пройденного. На перекатах днище лодки зыбалось, как живое, ощутимой делалась сила реки, перехватывало дух, кружило на скате в плес, и долго потом доносилось урчание порога, а где-то внизу подавал уже голос новый порог-говорун... А как .красивы излучины, с отмытыми добела песчаными косами, с протоками-старицами! В каждой по солнцу... Наконец, открылась первая прогалина в ло-ватских дебрях, молочно-спелый разлив ржаного поля на косогоре, глубокая тропа во там наверху должна быть невидимая Ивана Карповича. ржи; где-то с реки изба Шкипер На реке ударила рыба. — Это жерех бьеть, — сказал Иван Карпович, — щука, голавль — те кругами ходють, а этот бьеть, как палкой... У нас река рыбная. По большой-то воде на байдарках ездиють, у берег ткнутся и по суткам живуть, загорають... Мы вышли к маленькой речке, в высоких, как у Ловати, бережках. Рыбак прилег грудью на гальку, припал губами к бегучей воде, легко поднялся. — Вода — студеная. Летом студеная, а зимой не замерзаеть. Места у нас вольные. Весной черемуха цвететь, летом липа, — возДух такой бываеть, любую болесть излечить. Я пчелок держу, двадцать пять домиков. Майский мед наилучший. Ко мне приезжають, которые знають, и просють: «Дед, нету ли майского меду?» «Есть, как не быть». Мы шли тропинкой во ржи. — Прежде по Ловати баржи гоняли, сынок. Мой дядя Иван Михайлович Яблоков был шкипером на барже. Он мне говорил: «Хочешь, Ивашка, пойдем со мной». Я говорю: «Давай». Мне четырнадцать лет, два класса у меня кончены. Больше не учился, времени не было. Да. Ходил, приглядывался, что, как. Подшкипером ходил. И шкипером — по Ловати, по Ильменю, по Волхову в Ладогу, и в Питер. Овсы В овсы на берегу Ловати стал шастать медведь: овсяные колоски обсованы, сжеваны, поле потоптано, укатано. Ходят в овсы и кабаны (надо думать, и свиньи); на пашне полно кабаньих следов, больших, поменьше и совсем маленьких — поросячьих. Август Вдруг сделалось ясно. Все было марево, знойная сутемь, не воздух, а цветочный настой, медовый сироп. Краски расплывались от зноя. И не понять было, что на той стороне: деревня Ракитно или серые валуны. 8 |
